Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции

На первый взгляд, масштабная защита интеллектуальной свободы, предпринятая в статье, могла рассматриваться только как критика обскурантизма Православной церкви и ее руководителя архиконсервативного обер-прокурора Священного Синода Константина Победоносцева. Однако у текста была и другая мишень. Цитируя Ренана, Ольденбург метил также и в нигилизм интеллигенции: «…скептики XVIII века разрушали с радостью и не чувствовали потребности ни в какой новой вере, их занимали только самое дело разрушения и сознание живой силы, которая была у них»800.

Как ведущий востоковед Академии Ольденбург ревностно исполнял заветы барона Розена по продвижению своей дисциплины как внутри учреждения, так и за его пределами. Если до его избрания в Академию в ней насчитывалось всего четыре кафедры по азиатской литературе и истории, то к 1914 г. их было уже шесть. Положение Ольденбурга укрепилось еще больше, когда в 1916 г. он стал директором Азиатского музея. По словам хорошо знавшего его китаеведа Василия Алексеева, именно благодаря Ольденбургу «востоковеды при всей своей малочисленности играли и продолжают играть немаловажную роль в нашей науке и общественности»801.

Через четыре года после избрания непременным секретарем Ольденбург жаловался сыну, что «ничем, кроме Академии, не успеваю заниматься»802. Он был слегка несправедлив к себе. Академик продолжал публиковать статьи о буддийском искусстве и индийской литературе, а также обязательные рецензии. В начале 1910-х гг. он также принял участие в двух экспедициях в Турфан, Дуньхуан и другие древние города в Синьяцзяне, расположенные на Великом Шелковом пути. Последняя из них финансировалась организацией, в создании которой Ольденбург принимал непосредственное участие десятилетием ранее, – Фондом исследований Центральной и Восточной Азии803. Эта международная организация была учреждена в 1898 г. для координации усилий археологов, до того конкурирующих в борьбе за право раскапывать древнейшие буддийские артефакты в этом регионе804. С учетом того, что в том же году Николай II созвал идеалистическую мирную конференцию в Гааге, не удивительно, что европейские ученые согласились разместить штаб-квартиру организации в Санкт-Петербурге.

Реакция Ольденбурга на бурные события 1917 г. была типичной для его социального слоя. Несмотря на то что он поддерживал сохранение монархии в каких-то ограниченных формах, его не очень расстроило отречение царя. Как и многие ученые, он поддерживал партию кадетов, сформировавшую сразу после Февральской революции Временное правительство вместе с умеренными левыми партиями805. Летом того же года ему довелось даже побыть министром просвещения в одном из недолговечных кабинетов Керенского.

Когда в октябре в результате государственного переворота к власти пришли большевики, Ольденбург был в ужасе. Он постоянно выступал против злоупотреблений нового режима и даже был арестован на некоторое время как контрреволюционер. Когда его друг поэт-символист Александр Блок написал поэму «Двенадцать», длинную хвалебную песню, где большевики сравнивались с Христом и двенадцатью апостолами, Ольденбург ответил мрачным стихотворением «Мертвец». Однако в отличие от многих коллег Ольденбург не уехал в эмиграцию. Уже к весне 1918 г. секретарь Академии наук начал искать способы примириться с новым режимом и даже лично встречался с Лениным. На какое-то время его усилия дали положительный результат. Многие коллеги-академики не приняли новый политический порядок (членов коммунистической партии не было среди академиков до 1929 г.), но прагматичный подход обеспечивал выживание Академии как институции806.

Ольденбург предлагал советскому правительству экспертные консультации со стороны Академии. Так, по выражению Франсин Хирш, он был архитектором «революционного альянса» с коммунистической партией в вопросах политики в отношении этнических меньшинств807. Хирш утверждает, что это партнерство было не просто браком по расчету, поскольку в первые годы советской власти партия и такие ученые, как Ольденбург, имели общие взгляды на выдвижение представителей азиатских меньшинств молодого государства. Но когда Сталин вернулся к более прорусской националистической политике, этот альянс потерял свою прочность. Но еще важнее оказалось стремление Сталина установить жесткий контроль над культурной и интеллектуальной жизнью в конце 1920-х гг., что привело к фактическому подчинению Академии коммунистической партии808.