Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции

Современники высоко оценивали работы отца Иакинфа. Даже гиперкритичный Сенковский в потоке привычных колкостей был вынужден признать, что «ни один, быть может, из нынешних ориенталистов не вынес на свет из хаоса восточной литературы столько новых фактов, столько любопытных и важных сведений об истории восточной Азии, как наш неутомный синолог, отец Иакинф»628. Академия наук четырежды вручала ему престижную Демидовскую премию, статьи в таких изданиях, как «Литературная газета», «Северный архив», «Телескоп» и «Московский телеграф», принесли ему популярность среди широких слоев образованной публики. Параллельно он сделал значительный вклад в лингвистику, включая знаменитый китайско-русский словарь на 12 тысяч слов, китайскую грамматику и маньчжурско-русский словарь. Сегодня отец Иакинф почти неизвестен за пределами России, однако в свое время его работы привлекали внимание европейских востоковедов. В 1831 г. Парижское Азиатское общество сделало его своим почетным членом, а несколько его книг были переведены на европейские языки.

Чтобы оценить непосредственный вклад отца Иакинфа в российское китаеведение, важно помнить, что до него такой отдельной сферы в науке, по сути, не существовало. Россия XVIII в., безусловно, интересовалась Китаем, но кроме нескольких малоизвестных работ таких участников ранних китайских миссий, как Иларион Россохин и Алексей Леонтьев, вплоть до XIX в. основным источником по империи Цин служили труды западных ученых. Отец Иакинф стал первым, кто опубликовал значительный корпус работ по Китаю на русском языке. Последующие поколения китаеведов находили ошибки в его трудах, но мало кто отрицает его достижения первопроходца629. По словам Василия Бартольда, благодаря этому монаху «русская синология еще в 1851 и 1852 годах опередила западноевропейскую»630.

Неутомимый путешественник отец Иакинф повлиял на российское китаеведение в двух его аспектах. Во-первых, значение имели относительная симпатия и объективность, с которыми он относился к предмету своих исследований. В ту эпоху, когда многие западные специалисты пренебрежительно оценивали Срединное царство, отец Иакинф избегал резких суждений. Многие последующие русские китаеведы старались придерживаться той же линии. Второй важной характеристикой русской школы, заложенной отцом Иакинфом, стала относительно высокая значимость, придаваемая Центральной Азии. В дополнение к изучению Ханьского Китая он приложил много усилий на изучение западной периферии империи Цин, включая Монголию, Синьцзян и Тибет, – регионы, сравнительно недавно оказавшиеся под властью Китая. Это было совершенно естественно. Если большинство западных исследователей попадали в Китай морем, русские обычно приезжали в Китай через Монголию. Так, когда отец Иакинф впервые приехал в Пекин, он начал с изучения монгольского и маньчжурского языков и только позднее осознал, что более важным для империи является китайский.

Казанская духовная академия была единственным среди четырех высших духовных заведений Русской православной церкви, где изучали азиатские языки и религии631. Как и в случае с университетом, мощная экспертиза в этой сфере подкреплялась государственным мандатом на контроль образования на Востоке. И так же, как и в случае с университетом, в основе востоковедения лежало решение прагматических задач. Но конечная цель все-таки была иной. Академия готовила не чиновников для общения с азиатами по обе стороны российской границы, а миссионеров для обращения в православие некрещенных национальных меньшинств (а также возвращения старообрядцев в лоно официальной Церкви). Поэтому взгляд ее преподавателей на Восток отличался от точки зрения светских коллег в университете.

Первоначально казалось, что понимание «миссионерского ориентализма» должно быть очевидным, но реальность оказалась сложнее. Многие из тех, кто преподавал на противоисламском и противобуддистском направлениях Казанской духовной академии действительно испытывали серьезную антипатию к предмету своих исследований. Однако подобная враждебность была далеко не всеобщей. Как видно из ранних работ самого талантливого востоковеда Николая Ильминского, даже убежденный христианин может изучать религию конкурента с относительной беспристрастностью. В поздние годы отношение Ильминского к исламу ужесточилось, но, возможно, не является совпадением, что его неприязнь развилась только тогда, когда он сменил башню из слоновой кости ученого на практическую миссионерскую работу.

Вероятно, самый известный русский востоковед-миссионер отец Иакинф слишком сильно симпатизировал предмету своих штудий. Более того, его с трудом можно назвать верным сыном Церкви. Часто описываемый как «вольнодумец в рясе», он оставался монахом против своей воли, и его взгляды были светскими. Последующие поколения церковных лидеров возносили ему хвалу, а вот современники едва ли поощряли его академические занятия.