Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции

Несмотря на постоянное увеличение коллекции, штат музейных сотрудников на протяжении всего XIX в. оставался скромным. У Френа, пребывавшего на посту директора до 1842 г., был только один заместитель, а его преемник Бернхард Дорн на протяжении всех 40 лет своей работы обращался в Академию за более солидной помощью, но безуспешно. Ни Френ, ни тем более Дорн, по характеру замкнутые люди, любители древностей, не были склонны к работе с учениками или другими учеными, а все свое время посвящали составлению каталога и изучению имевшейся в их распоряжении коллекции. В результате Азиатский музей пребывал на вторых ролях в Петербургском университете.

Продвижение ориенталистики Уваровым начинало приносить свои плоды. Карьеры французского дуэта, приглашенного им, быстро притормозились, когда над Петербургом нависли тучи обскурантистского мистического благочестия, уже завладевшего Казанским университетом. Новый министр просвещения князь Александр Голицын разделял те же взгляды на опасность со стороны секулярных европейских идей, которые исповедовал попечитель Казанского округа Михаил Магницкий. Писатель и историк Николай Карамзин, сам не относившийся к либералам, каламбурил, что при Голицыне Министерство просвещения превратилось в «министерство затмения»662.

В 1821 г. по причине небольших беспорядков среди юных воспитанников подготовительного отделения Санкт-Петербургского университета Голицыну удалось сместить Уварова с должности попечителя учебного округа и поставить на его место Дмитрия Рунича, бывшего главу Почтовой службы. Копируя методы, с помощью которых недавно Магницким был разгромлен Казанский университет, он стал собирать компромат на профессоров Петербургского университета, которых считал политически неблагонадежными. Когда новый попечитель округа посреди лета созвал тайное собрание университета, где призвал преподавателей публично осудить своих коллег, Деманж и Шармуа с возмущением тут же подали прошение об отставке663.

«Дело профессоров», как впоследствии стали называть проведенную Руничем чистку, дорого обошлось новорожденному Санкт-Петербургскому университету. Из 20 профессоров были уволены или ушли по собственному желанию 11 человек, была исключена половина студентов. Рунич также хотел ликвидировать кафедру восточной словесности, мотивируя это тем, что Министерство иностранных дел теперь само организовало изучение этих предметов. Однако университетский комитет отклонил это предложение. В самом деле, ввиду острой нужды в дипломатах, владеющих ближневосточными языками, ни один из студентов, изучавших арабский или персидский, не попал в список отчисленных664.

Как и в случае с Мирзой Казем-Беком в Казани, неблагоприятный ход событий в Петербургском университете обернулся положительным исходом для амбициозного человека со стороны с правильными талантами. Ведущим ученым следующего десятилетия стал поляк Осип Сенковский, редактор популярной газеты, до этого больше известный (и гневно осуждаемый) благодаря своему острому языку. Он успел сменить несколько имен. Появился на свет в 1800 г. как Józef-Julian Sękowski, сын обедневшего аристократа из-под Вильно. Впоследствии, переселившись в столицу империи, русифицировал свое имя. Затем, путая следы, публиковался под различными псевдонимами, в том числе как Барон Брамбеус, Тютюнджю-Оглу-Мустафа-ага и Биттервассер665.

Как и его современник, монголовед из Казанского университета Осип Ковалевский, Сенковский учился в Вильнюсском университете у таких выдающихся профессоров, как историк Иоахим Лелевель и античник Готфрид Гродек. Он вращался в тех же кругах, дружил с поэтом Адамом Мицкевичем, но в университете держался в стороне от польских националистических кругов. Соотечественники даже упрекали Сенковского за его нежелание присоединиться к ним в их горячем стремлении освободиться от царского ига, в особенности накануне провалившегося восстания 1830 г., от которого Сенковский открестился с помощью ядовитой сатиры666. Но Александр Герцен ошибочно называл его polonais russifié667/668. На самом деле Сенковский был слишком циничен, чтобы вставать под чьи-либо знамена669.

Именно в период учебы в Вильно Сенковский увлекся Востоком. Несмотря на то что в университете не было отдельной кафедры восточной словесности, а Гродек и Лелевель изучали арабский язык из-за любви к филологии и истории соответственно и поощряли самых одаренных своих учеников также изучать этот язык670. По воспоминаниям Сенковского, Гродек учил, что «Востоком объясняется Греция; Восток Грецией: они родились, выросли и умерли вместе… Ройтесь во всех развалинах… там и тут есть сокровища, еще неведомые нынешнему разуму»671. Сенковский прислушался к совету и овладел арабским настолько мастерски, что в 1818 г., за год до окончания университета, он опубликовал польский перевод с арабского доисламского труда – басен Лукмана. Он также добился значительных успехов в турецком, персидском и иврите за время обучения.