Когда я оказался этим счастливцем, я, как говорится, и ног под собою не чувствовал от восторга – я был счастлив, но, странное дело, когда пришлось приступить к этому страшному делу, я почувствовал, что не в состоянии его исполнить. Я мучился страшно, я старался посредством логических выводов и рассуждений убедить себя в необходимости совершения этого злого дела, но все оказалось тщетно. Последние часы данного мне срока истекали в двенадцать часов ночи в Великую субботу, и – я отправился к церкви, где и ожидал того времени, когда Тит Михайлович, по окончании богослужения, отправится домой – о его опоздании я ничего не знал. И вот, когда я увидел его идущим ко мне навстречу по улице, я положительно опешил, растерялся, а когда он, тот, кого я сейчас должен был убить, вдруг протянул ко мне руки, и не для того, чтобы меня схватить, а чтобы обнять меня, и я услышал от него радостное братское приветствие «Христос Воскресе» – я положительно не помню, что со мною и было, и очнулся лишь в ту минуту, когда почувствовал, что он меня крепко схватил за руку и вынул из кармана револьвер. Я понял, что я попался, что я пропал, что впереди меня ожидает нечто ужасное, и мне так страстно захотелось в ту минуту жить, захотелось счастья, свободы, и вдруг я слышу из уст моего врага что-то, что совершенно не понять: «Идите! Бог с вами!» Но это не послышалось – нет, руки мои свободны, а тот, который произнес эти великие слова, он повернулся и – ушел. Я, помню, зарыдал и весь в слезах прибежал домой и все откровенно рассказал отцу.
Отец понял переживаемые мною муки, всю опасность, грозившую мне с обеих сторон, и через несколько часов я покинул город и уехал к дяде в глубину волжских степей, а затем вскоре и за границу, и лишь через три года снова увидел родину и надел студенческую фуражку. Следует ли говорить, что почтенный Тит Михайлович навсегда излечил меня от моего печального заблуждения, а та дивная ночь Светлого Христова Воскресения, а вместе с тем и моего, навсегда запечатлелась у меня в памяти.
Доктор смолк, и в ту же минуту лакей внес поднос с бокалами шампанского.
– Господа, – сказал почтенный генерал, беря свой бокал, – мы сейчас слышали с вами трогательную историю о том, как добро победило зло, как, благодаря только тому, что под суровым полицейским мундиром горячо билось доброе, истинно христианское сердце, мы видим перед собою, хотя и недавно живущего среди нас, но уже снискавшего общие симпатии, нашего уважаемого врача Александра Петровича, а не отвергнутого члена общества. Это, безусловно, великая и редкая победа, но, прежде чем поднять свой бокал, я позволю себе, пользуясь нашими близкими хорошими отношениями, сказать вам, уважаемый Тит Михайлович, что хотя дело и прошлое, но со служебной точки зрения вы были неправы, поступив так: ведь, освободив покушавшегося на вашу жизнь, вы могли ожидать, что его преступная рука могла подняться и на кого-либо другого, – но… но, господа, «победителей не судят», а потому я подымаю бокал за «победителя», носителя горячего русского, доброго сердца, почтенного Тита Михайловича, и «побежденного» Александра Петровича, воскресшего в поражении своем на пользу страждущего человечества вообще и нашего с вами в частности!
Дружное «ура» покрыло последнее слово прочувствованной речи старого генерала, но громче всех раздавался высокий тенор Александра Петровича, кричавшего «ура» в честь своего славного победителя.
Эль-де-Ха
Не мытьем, так катаньем
I
На окраине большого торгового города Знайска, в низкопробном, грязном трактире, на вывеске которого красовалась трогательная надпись «Встреча друзей», было шумно и весело. Несколько десятков посетителей и посетительниц чувствовали себя здесь совсем как дома, так что издали могло показаться, что действительно только друзья и собираются здесь для сердечных встреч. Но не всегда такая идиллия царствовала здесь, не раз мирные беседы и дружеские объятия нарушались грозными криками, трещали столы и табуреты, звенела разбиваемая посуда, блестели клинки ножей и кинжалов и кровавые лужи появлялись на грязных полах. Впрочем, до последнего посетители трактира доводили редко – недремлющее око «Кривого Матроса», содержателя этого притона, обыкновенно успевало вовремя заметить разгорающуюся трагедию, а стоило ему только поспеть вовремя – и под его железными дланями невольно сгибались самые сильные «шивороты» и молодцы, свободно ворочающие пятипудовыми мешками, вылетали из дверей трактира наподобие футбольных мячей, так как в этом деле обрубкообразные ноги хозяина оказывали ему большое содействие. На таких «неприятных гостей», как величал их «Кривой Матрос», накладывалось взыскание, а именно: им воспрещалось посещать заведение на известное время, что вполне зависело как от важности совершенного ими беспорядка, так и от личного усмотрения хозяина. Благодаря такому порядку вещей происшествия случались здесь сравнительно редко.