Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Что значит правонарушение, если сама система права расстроена? Этот вопрос встает в связи с двумя романами XIX века, вписывающими истории преступления и наказания в развернутый анализ двух находящихся в кризисе юридических систем. И в «Холодном доме» (1853) Ч. Диккенса, и в «Братьях Карамазовых» Ф. Достоевского сбои в судебной системе само собой разумеются и вместе с тем составляют острую социальную проблему, а преступление оказывается избыточным и запоздалым. В этом смысле вопрос о преступлении, находящийся в средоточии обоих романов, осложняется заведомо известным ответом: какова судьба преступника, если право представляет собой расстроенную систему?

Настоящая работа предлагает сравнительное прочтение двух этих романов в связи с обширным вопросом о семье и законе, поднятым в обоих текстах, и очерчивает некоторые отличительные свойства русского реалистического романа как особой художественной формы. Сравнение Достоевского и Диккенса имеет почтенную традицию[455]. Избранные нами романы – «Холодный дом» и «Братья Карамазовы» – объединены общим интересом к кризисам судебной системы, связанным в Англии с общественным недовольством Канцлерским судом (Court of Chancery), а в России с судебной реформой 1864 года. У обоих романистов разлад юридического аппарата обнаруживается в семейной драме. Эти тексты соответствуют, таким образом, выводам Дженет Хейли о том, что соотношение семьи и права интенсивно рефлектировалось во второй половине XIX века[456]. Вместе с тем семья и право (закон) имели разные значения в викторианской Англии и пореформенной России. В той мере, в какой осмысление этих институтов можно считать существенным фактором становления реалистического романа вообще – особенности его локальных изводов позволительно связать с различиями в устройстве семьи и правоприменения в соответствующих культурах. Как будет показано ниже, в романе Достоевского общий распад права и семьи открывает личности и сообществу символические пространства, немыслимые у Диккенса. Сравнивая оба романа, мы будем рассматривать их как артикуляции соответствующих локализованных структур и их эстетических следствий.

Как подтвердит каждый психоаналитик, закон и семья складываются в двойное лицо Эдипа. Он обозначает зарождение права в пространстве нуклеарной семьи: запрет на инцест и дочерний бунт делают всех нас маленькими преступниками, и вместе с тем соответствующие влечения возникают только вместе с запретом на них. Эдип послужит отправной точкой для нашей интерпретации «Холодного дома» и «Братьев Карамазовых» как повествований о семье и законе. В обоих романах детективное измерение сюжета разворачивается вокруг эдипальных тем: загадки собственного происхождения и тайны родительского прошлого. Работа сыщиков осуществляется в интересах детей, ищущих главные ответы. Различие между «Братьями Карамазовыми», где действительно происходит отцеубийство, и «Холодным домом», где семейная драма остается, так сказать, в правовых пределах, отвечает специфике репрессивных механизмов, действующих в английском и бездействующих в русском романе.

Следуя Толстому, видевшему в русской литературе «отступление от европейской формы»[457], мы будем рассматривать русский роман как особую художественную форму с собственной текстуальной и либидинальной экономикой. Ее формальные особенности, о которых говорил Толстой, знакомы всем: это романы в стихах и поэмы в прозе, никак не заканчивающиеся и вечно обещающие продолжение. Многим русским романам свойственна структурная размытость, они оставляют впечатление неупорядоченности и исковерканности; им не хватает какого-то дисциплинирующего принципа. Опираясь на выводы Д. А. Миллера, мы предлагаем понимать этот принцип как полицейский[458]. Согласно выкладкам Миллера, викторианский роман воплощал – и пропагандировал – многие из явлений, описанных Мишелем Фуко в работах о соотношении права и дисциплины на Западе Нового времени. В свою очередь, Лора Энгельштейн полагает, что выводы Фуко не применимы к России, где так и не сложились институты буржуазного права[459]. Представляется, что эта специфика русской ситуации сказывается в сравнительных особенностях русского и западного – в нашем случае английского – романа. Слабость правовых установлений и полицейского надзора хорошо заметна в художественных мирах русского романа – особенно в сопоставлении с английским романом, пронизанным работой дисциплинарных институтов. Ниже мы развернем это сопоставление, обращая внимание как на вопросы повествовательной формы, так и на тематические констелляции – изображения семьи и права, экономики и капитала, регламентации сексуальности и удовольствия и вообще телесного и материального существования. В «Холодном доме» они складываются в общую картину законности и дисциплинарной завершенности, а в «Братьях Карамазовых» создают эффект беззаконности, подвижности и текстуальной открытости.