Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Очерки Щедрина предлагали читателю не «тип» как интеллектуальную или/и эстетическую конструкцию, посредничающую между частным человеком и глобальными общественными и историческими процессами, а радикальный разрыв, отсутствие связей между субъектом, с одной стороны, и историей и обществом, с другой. Этот разрыв должен был быть заполнен самим читателем, от которого требовалось интерпретационное усилие, направленное на осмысление места человека в историческом и социальном контексте: грубо говоря, именно читатель сам должен был понять, как можно соотнести каждого из отдельных персонажей с текущим положением вещей в России. Ролан Барт определял «эффект реальности», требуя, чтобы «предмет встречался со своим выражением без посредников»[440]. В случае Щедрина «предмет» должен был встретиться не столько с выражением, сколько с адресатом повествования. Вместо того чтобы преподнести читателю реальность в осмысленном виде, автор «Губернских очерков» предлагал ему активное действие в рамках этой реальности.

Как представляется, именно такая авторская установка сделала очерки Щедрина одним из центральных произведений русской литературы предреформенной эпохи. Новая книга не просто изображала нестерпимые для общества злоупотребления губернских чиновников – она предлагала читателям новый режим доступа к реальности, исключавший соотнесение человека с той или иной социальной группой и требовавший личной ответственности за глобальные исторические события, происходящие вокруг. Можно прямо соотнести поэтику «Губернских очерков» и содержание проектов реформ, таких, например, как постепенная отмена сословной системы, в рамках которой человек прежде всего идентифицировался с дворянством, купечеством и др. О подобных последствиях реформ для российского общества исследователь пишет:

И традиционные государственные институты, и социальные структуры пребывали в нехарактерном для них ранее мобильном состоянии. ‹…› Гражданское чиновничество, армия и духовенство постоянно выталкивали из своих рядов большое число людей, которые больше не могли продолжать карьеру «за стеной». Эти люди присоединялись к «хору» общественного движения, привнося в него дополнительный элемент недовольства[441].

По всей видимости, выходу человека за пределы установившихся социальных групп и формированию общества может соответствовать выход читателя очерков Щедрина за пределы устоявшихся сценариев интерпретации литературного произведения и его соотношения с действительностью, заданных такими категориями, как «тип». Читатель Щедрина мог воспринимать собственный акт чтения и восприятия литературы как активную деятельность, предполагавшую прямое участие в общественной жизни и масштабных исторических процессах своего времени.

В прямых публицистических высказываниях Салтыкова о политическом содержании реформ выражается очень схожее отношение к роли человека в истории. Согласно его мнению, представители российского общества должны непосредственно участвовать в делах управления страной и реформирования, ослабляя тем самым роль бюрократии. В не опубликованной при жизни «Заметке о взаимных отношениях помещиков и крестьян» (1858) писатель утверждал:

…из всех учреждений, которые могут быть установлены для управления местными интересами (ибо здесь нам об них только и предстоит вести речь), самым лучшим учреждением будет то, в котором все элементы земства найдут своих естественных представителей и защитников, и где значение бюрократии будет ограничено единственно сферою государственных интересов, из которой они не должны и выходить. Среди этих-то именно учреждений, которые могут иметь и свое иерархическое развитие, сословие дворян-землевладельцев должно занять принадлежащее им по праву место, но занять его не произвольно и исключительно, а совместно с представителями других сословий, имеющих в данной местности постоянную оседлость или постоянный промысел[442] (5, 80).