Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Не прошлое противопоставлено настоящему – и прошлое, и настоящее настолько противоречивы, что выстроить последовательный нарратив, например об «опошлении» образованного героя, на основании очерка невозможно. Скорее, в рамках этого нарратива рассуждает автор монолога, который, однако, неспособен сконструировать связный рассказ, который объяснял бы его собственную жизнь.

Двоится в «Губернских очерках» сознание нарратора – двоится и сама описываемая им реальность. Так, дорога во введении к книге может описываться как провинциальный проселок, по которому усталый чиновник едет в Крутогорск. Конечной целью пути становится спокойное и тихое пребывание посреди описанных в сентиментальном духе присутственных мест:

…бог знает почему, вследствие ли душевной усталости или просто от дорожного утомления, и острог и присутственные места кажутся вам приютами мира и любви, лачужки населяются Филемонами и Бавкидами, и вы ощущаете в душе вашей такую ясность, такую кротость и мягкость… (2, 7–8)[426].

Но образ дороги может обретать и более сложное значение, которое вряд ли ассоциируется с бюрократической поэзией предыдущего фрагмента. В том же абзаце она начинает ассоциироваться с жизненным путем человека за счет вводимой темы детства. В описании дороги возникают уже не звучащие пародийно поэтические образы:

Но вот долетают до вас звуки колоколов, зовущих ко всенощной; вы еще далеко от города, и звуки касаются слуха вашего безразлично, в виде общего гула, как будто весь воздух полон чудной музыки, как будто все вокруг вас живет и дышит; и если когда-нибудь были вы ребенком, если у вас было детство, оно с изумительною подробностью встанет перед вами; и внезапно воскреснет в вашем сердце вся его свежесть, вся его впечатлительность (2, 8)[427].

В перекликающемся с началом очерков[428] заключительном очерке «В дороге» мотив пути связывается с проблемами русской истории, движущейся вперед и оставляющей в прошлом действующие лица очерков. Один из персонажей сравнивает движение по дороге с шествием похоронной процессии и комментирует отъезд Щедрина из Крутогорска: «„Прошлые времена“ хоронят» (2, 468). Эта фраза отсылает одновременно и к творчеству крутогорского чиновника: буквально цитируется название очерка «Прошлые времена», также вошедшего в книгу. И исторический этап, и литературная деятельность героя остаются позади. Впрочем, все эти образы действительности остаются связаны с русским провинциальным городком Крутогорском.

Если пытаться охарактеризовать сознание нарратора «Губернских очерков» как психологическое единство, складывающееся в рамках традиционных литературных «типов», никакой цельности обнаружить невозможно. Однако в одном аспекте нарратор сохраняет единство: все его ипостаси объединены связью с губернским городом. И «возвышенный», и «пошлый», нарратор всегда воспринимает Крутогорск как свое пространство. Рассмотренное выше противоречивое описание дороги во введении к книге объединяется за счет общей ситуации – возвращения героя домой. Этот дом находится в Крутогорске, вне зависимости от того, воспринимается ли губернский город как воплощение патриархального покоя или провинциального застоя. Неслучайно очерки подходят к концу в тот же момент, когда рассказчик покидает Крутогорск: повествовать о русской провинции для Щедрина можно только изнутри нее.