Русский серебряный век: запоздавший ренессанс

Подобные сравнения далеко не просто дань красивой метафоре. Уже на рубеже XIX–XX веков многие одаренные вдохновенной интуицией художники были убеждены, что «искания красоты во всех ее проявлениях»[279] есть признак пробуждения творческого самосознания, есть одновременное выражение индивидуализации и национального расцвета искусства, и вслед за Михаилом Врубелем могли произнести слова: «…надеюсь, что оно (искусство декаданса – О. Д.) скоро будет признано возрождением»[280]. Надежды Врубеля разделяли и сотрудники журнала «Мир искусства», высоко ценившие индивидуальность мастера и сразу привлекшие его к участию в выставках, инициируемых Сергеем Дягилевым (творчеству Михаила Врубеля был посвящен «Мир искусства» № 10–11 за 1903 год). В связи с затронутой темой небезынтересно отметить, что и Виктор Васнецов, репродукции с произведений которого по решению Сергея Дягилева открывали художественно-иллюстративную часть премьерного номера журнала («Мир искусства», 1898/1899, № 1–2), послужив предметом длительных споров между «западнически» и «русофильски» настроенными группами мирискусников[281], романтично верил в духовный потенциал искусства своего времени: «Казалось, опять забил ключом художественный порыв творчества Средних веков и века Возрождения»[282],– писал Васнецов. И хотя эти слова художника относились к деятельности Абрамцевского кружка[283], нельзя в них не почувствовать тех внутренне близких новаторскому отношению к искусству устремлений, которые на совершенно самостоятельном стилистическом и поэтико-метафорическом уровне воплотили мастера, непосредственно стоявшие за изданием «Мира искусства».

Здесь нельзя не отметить особой художественно-критической интуиции Сергея Дягилева, значение которой Вячеслав Шестаков рассмотрел не только в контексте организационно-гуманитарной («атмосферной») деятельности Дягилева как устроителя целого ряда эпохальных художественных проектов, но и проанализировал его артистическую восприимчивость с точки зрения профессионального писательского мастерства и «глаза» художественного критика.

Опираясь на статьи, заметки и историко-искусствоведческие идеи Дягилева в период его тесного дружеского общения с художниками «Мира искусства» (в журнале он осуществил более сорока самостоятельных публикаций), Вячеслав Шестаков, на наш взгляд, вполне оправданно, характеризует деятельность Сергея Павловича как искусствоведческую: «“Человек действия” рождался и развивался внутри “человека созерцания”; эти две стороны дягилевского таланта не противостояли, как об этом думали и говорили многие, а предполагали друг друга»[284]. Вообще, Дягилев стал одним из главных «сквозных» героев книги Вячеслава Шестакова, упоминание о котором связует основные разделы монографии – «Философию», «Живопись» и «Балет».

В контексте историко-философского ракурса, избранного Вячеславом Шестаковым, подобный акцент совершенно уместен. Не стоит забывать какую решающую роль (наравне с интеллектуальной ролью Александра Бенуа) сыграл организаторский дар и эстетическая восприимчивость Сергея Дягилева в деле создания журнала «Мир искусства» и устроения одноименных выставок. Как и основная группа мирискусников, Дягилев опирался на послепетровское восприятие русской культуры в контексте европейской традиции, и, веря в потенциальные возможности развития современного национального искусства за счет творческого диалога-преображения с собственным историческим прошлым, одним из первых в интернациональном масштабе озвучил ретроспективную мечту русских художников-символистов о модерне как новом возрождении.

Однако не только вокруг художественно-критической деятельности Сергея Дягилева сосредоточено исследовательское внимание Вячеслава Шестакова. Под празднично артистичной обложкой книги, представляющей собой фрагмент ярмарочной сценки с балаганами и «живыми театриками» одного из эскизов декораций Александра Бенуа к балету «Петрушка» (1911), не менее ясно и полифонично оживает эстетическое многоголосье имен выдающихся мыслителей и художников Серебряного века. «Ощущающий» тип души[285] эпохи, ее мыслеобраз Вячеслав Шестаков воссоздает через попытку органичного и сложного синтеза ведущих философско-эстетических идей времени с их (порой неумышленным) ассоциативным выражением в живописи, графике, художественной критике, музыке, танце.

Творческие миры Александра Бенуа, Константина Сомова, Льва Бакста, Михаила Нестерова, Обри Бёрдсли и английских прерафаэлитов, Джона Рёскина, Владимира Соловьева, Николая Бердяева, Павла Флоренского, Константина Леонтьева и Василия Розанова, Михаила Бахтина и Алексея Лосева, Хильды Маннингс (Лидии Соколовой) и Лидии Лопоковой (Лопуховой), Игоря Стравинского и Сергея Прокофьева являются теми формообразующими мелодическими голосами (иногда достаточно краткими, но емкими), вокруг которых проявляется аура времени.