Русский серебряный век: запоздавший ренессанс

Это эстетическое понимание истории, как уже упоминалось, было предметом переписки Розанова и Леонтьева. Под таким названием Розанов написал статью о Леонтьеве для журнала «Русский Вестник». Леонтьев в принципе одобрил это название, но просил Розанова сменить его на другое. «Да, он верен, – писал он Розанову о выборе названия, – но невыгоден с практической стороны. По существу, по глубочайшей основе моего образа жизни это так: “эстетическое понимание”. Но именно такое-то указание на сущность моего взгляда может компрометировать его в глазах нынешних читателей»[207]. В результате Розанов решил изменить название своей статьи, но письмо в редакцию запоздало, так что первая часть вышла под старым названием – «Эстетическое понимание истории», а вторая под новым – «Теория исторического прогресса и упадка», на наш взгляд, совершенно формальным и неудачным.

Розанов высоко оценивал философские и исторические идеи Леонтьева. В 1903 году в журнале «Русский Вестник» он издает письма к нему Леонтьева, сопровождая их подробными комментариями. В предисловии к изданию он дает свое понимание леонтьевской философии и своего к нему отношения. «Леонтьева я знал всего лишь неполный год, последний, предсмертный его. Но отношения между нами, поддерживающиеся только через переписку, сразу поднялись таким высоким пламенем, что и не успевши свидеться, мы с ним сделались горячими, вполне доверчивыми друзьями… Строй тогдашних мыслей Леонтьева до такой степени совпадал с моим, что нам не надо было сговариваться, договаривать до конца своих мыслей: все было с полуслова и до конца, до глубины понято друг в друге»[208].

Главной темой переписки Леонтьева и Розанова было понимание истории. Именно здесь Леонтьев подробно изложил смысл своей идеи об эстетизме как универсальном принципе понимания природы и истории, о чем нам уже приходилось говорить выше. С эстетизмом Леонтьев связывал прежде всего разнообразие истории, ее неповторяемость, напряженное стремление к личностному, индивидуальному. С таким пониманием Розанов был полностью солидарен, т. к. сам, быть может бессознательно, следовал ему в своих исторических работах. Поэтому он дает самый положительный и сочувственный комментарий идеям Леонтьева о мировой истории.

«Идеи Леонтьева и сложны, и просты. Это был патолог (Леонтьев был медик по образованию), приложивший специально патологические наблюдения и наблюдательность к явлениям мировой истории, но преимущественно социально-политической; он отличался вкусами, позывами гигантски-напряженными к ultra-биологическому, к жизненно-напряженному. Его “эстетизм”… вытекал, или коренился на анти-смертности, или, пожалуй, на бессмертии красоты, прекрасного, прекрасных форм. В эстетику он “открывал форточку” из анатомического театра своих грустных, до черноты политических и культурных наблюдений, соображений»[209].

Розанов солидаризировался с консерватизмом Леонтьева, разделял с ним негативное отношение к либералам и либерализму. Он восхищался скептицизмом философа и в меру своих сил стремился подражать ему. Если Леонтьев открывал неизвестный в России мир балканской культуры, то Розанов стремился в еще более отдаленные времена и страны: на библейский Восток, в Древний Египет. Розановский эстетизм питался образами древнего иудаизма, хотя эллинский мир так же не был ему чужд.