«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

3 ноября 1918 г. НКИД обратился от имени советского правительства к странам Антанты и Японии с предложением, переданным им через шведского посланника в Петрограде, начать переговоры о ликвидации военного конфликта. 6 ноября V Всероссийский чрезвычайный съезд Советов принял постановление обратиться к правительствам США, Англии, Франции, Италии и Японии с предложением открыть переговоры о заключении мира и уполномочил НКИД предпринять необходимые шаги в этом направлении[495]. Предложение начать мирные переговоры повергло все эти страны в замешательство, так как, по мнению Ю. Г. Фельштинского, «они не знали, что находятся в состоянии войны со своей союзницей по Антанте; нота Чичерина выглядела настолько нелепо, что на нее, по-видимому, просто не обратили внимания. К тому же надвигались новые грозные события: 4 ноября началась революция в Австро-Венгрии»[496]. 5 ноября Австро-Венгрия подписала перемирие; союзные войска заняли Константинополь. В Болгарии была провозглашена республика. В связи с этим находившийся в Стокгольме член коллегии НКИД М. М. Литвинов, который был уполномочен советским правительством вступить в предварительные мирные переговоры с представителями Антанты, обратился 23 декабря 1918 г. с нотой, адресованной посланникам Великобритании, Франции, Италии, Японии и США в Швеции, в которой содержалось официальное предложение заключить мир с Советской Россией. На следующий день Литвинов обратился лично к прибывшему в те дни в Лондон президенту США В. Вильсону с аналогичной нотой, в которой сообщил о своих полномочиях войти в переговоры о мирном разрешении всех вопросов, составлявших причину враждебных действий иностранных государств против России[497]. Однако все эти адресаты, к которым обратилась советская сторона, либо ничего не ответили на обращения, либо заняли уклончивую позицию относительно поднятых в них проблем.

К. Д. Набоков, бывший временный поверенный в делах России в Великобритании, в декабре 1918 г. выразил очевидную для любого непредвзятого политика истину: «Все союзные правительства сознают, что пока половина России переживает террор, анархию, голод и междоусобицу, мира быть не может»[498]. Между тем поиски решения «русского вопроса» были затруднены: во-первых, в силу отношений великих держав, доходивших, по словам бывшего посла России во Франции В. А. Маклакова, иногда до еле сдерживаемого недружелюбия. Причем англосаксонский тандем В. Вильсона и Д. Ллойд Джорджа отодвинул на «второстепенные роли» лидеров Италии и Франции, как раз и проявлявшим к русским белым «дружественные отношения»[499]. Во-вторых, в силу переживаемых Европой и Америкой трудностей, вызванных противоборством левых и правых политических движений. К тому же в хаосе событий Гражданской войны непросто было анализировать динамику борьбы даже основных политических сил: большевиков, представителей Белого движения и представителей более десятка национальных республик, возникших на окраинах бывшей Российской империи и добивавшихся независимости. Причем у западных держав крепла уверенность, что силовой вариант подхода к «русской проблеме» себя не оправдал. Интервенция с самого ее начала воспринималась лидерами американской демократии с большой долей сомнения. Бывший посол России в США Б. А. Бахметев, много сделавший для того, чтобы по дипломатическим каналам «подтолкнуть» хозяина Белого дома к решению послать в Россию солдат, еще в апреле 1918 г. констатировал: «С ужасом вижу, что Вильсон слишком медленно понимает, что надо делать, и избытком корректности губит Россию!»[500]