«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

31 декабря 1918 г. в Москве было получено радиосообщение из Парижа о выступлении Пишона на совещании по внешней политике. Подробно осветив вопрос о действии союзников в России, министр иностранных дел доказывал, что союзники и Франция не бездействовали по отношению к правительству большевиков. Все, что в течение года было сделано против большевиков, сказал он, делалось против немцев. «Нас спрашивали: зачем наши войска находятся в Архангельске, в Мурманске и в различных местах Сибири? Это было сделано для того, — продолжал Пишон, — чтобы германские войска не могли вернуться на Западный фронт, а также для того, чтобы не дать германцам возможности вмешаться во внутренние дела России. Это было сделано для того, чтобы дать возможность русским, оставшимся верными союзникам, организоваться и бороться с разрушением и анархией, последствия которых могли бы коснуться и нас самих. Мы защищаем в России наши права, которые были нарушены большевиками»[508]. Касаясь вопроса о предстоящих военных действиях, Пишон напомнил указания Клемансо генералам о том, что международное вмешательство не носит наступательного характера, его цель — преградить большевикам путь на Украину, Кавказ и в восточную часть России и создать фронт для обороны от большевизма силами самих русских, обеспечив им техническое превосходство над большевиками. В телеграмме от 21 декабря Клемансо выразился вполне определенно: план союзников, осуществление которого должно было происходить постепенно, заключался в том, чтобы экономически окружить большевиков. «Во всяком случае союзные правительства не хотят вмешательства во внутренние дела России; их цель заключается в том, чтобы помочь России выйти из анархии»[509].

После заключения перемирия на Западе посол США Д. Фрэнсис выступил с планами использования высвободившихся воинских частей союзников против Советской России. Он обсуждал русскую проблему с госсекретарем США Лансингом, полковником Хаузом, генералом Першингом и др. Но последнее слово оставалось за президентом, который отмел «упрощенные» варианты решения русской проблемы, считая, что отправка американских солдат в Россию не сможет стать популярным предприятием в США, а лишь усложнит американские позиции на Версальской мирной конференции. Против этого Фрэнсис выдвинул такой аргумент: «Никакой мирный договор не будет настоящим, всеобъемлющим, полным, адекватным, если его не подпишет Россия: она слишком велика и потенциально опасна». Но президент заявил, что будет еще хуже, если мирный договор будет позволено подписать большевистской России, или России, находящейся в состоянии внутреннего раздора. Тогда у потерпевшей поражение Германии всегда будет исторический шанс — воспользоваться положением России и в союзе с ней найти выход из общих несчастий. Сближение Германии с Россией воссоздало бы безграничные ресурсы России…»[510].

В декабре 1918 г. западные державы стали оказывать воздействие на Германию, чтобы та не только защитила оккупированные ею территории в России, но и начала активные вооруженные действия против большевиков. Как пишет А. И. Уткин, сложилась необычная ситуация: «весь прошедший год, борясь с грозным противником, Запад обсуждал вопрос, как мобилизовать дополнительные силы и войти в Россию. А теперь, имея в руках победу, ликвидировав германскую угрозу, Запад думал о том, как не пустить Россию в Европу, как перехватить те позиции, которыми владела в Западной и Юго-Западной России Германия, начиная с весны 1918 г.»[511].

Отношение немцев к России в ноябре — декабре 1918 г. было сложным. Для реализации долгосрочного замысла укрепления своих позиций на российской периферии немцам нужно было нейтрализовать советскую пропаганду и не ослаблять там военного присутствия. Генерал Тренер (преемник Людендорфа) набирал добровольцев в немецкие войска на Востоке, а германские фирмы размышляли над возможностями освоения новых территорий. Такой политики Берлин придерживался на протяжении восьми месяцев между ноябрьским перемирием и подписанием Версальского мира[512].

По справедливому замечанию А. И. Уткина, Запад волновала не большевизация Германии, а геополитический аспект: нахождение ею некой формы союза с Россией: «И немцы начали использовать рычаг этой угрозы для постепенного высвобождения Германии из-под пресса поражения. Германская сторона быстро ощутила возможность использования страха перед вооружившейся новой идеологией Россией»[513]. Отношения с Москвой не должны были вызывать подозрений у Парижа, Лондона и Вашингтона. В результате Берлин отказался поднять уровень дипломатических отношений с Советской Россией, отверг ее предложения об экономической помощи и изолировал советских дипломатов.