Русский Жребий

— Да, — кивнула Анна Матвеевна. — Но не Украина! Мы хотели, чтобы нас услышала Россия… В итоге нас не услышал никто, не захотел услышать. Одни решили, что проще уничтожить нас, чем слушать, другие — что проще принести нас в жертву… И, вот, мы гибнем. Нет, вы только не подумайте! Мы с Мирочкой голосовали на референдуме! Мы ни мгновение не сомневались в своём выборе. Но… если всё было правильно, то почему всё так страшно и безысходно? В чём мы ошиблись?

Слезящиеся глаза пожилой женщины напряжённо всматривались в лицо Агнии, стараясь различить его выражение. А та не знала, что отвечать и отводила взгляд.

— Вы ведь не местная, правда?

— Правда.

— Вы приехали из России?

— Из Италии…

— Из Италии! — удивлённо протянула Анна Матвеевна. — Вы там всегда жили?

— Нет, только последние десять с лишним лет.

— И чем вы там занимались?

— Работала на киностудии.

— На киностудии… И приехали сюда?

— Приехала…

Анна Матвеевна задумчиво помолчала, не спросила, как иные, «зачем приехали», а сразу, этот риторический вопрос перешагнув:

— И вы уверены в своей правоте?

— Я не в своей правоте уверена, а в правоте дела, за которое мы сражаемся. Хотя… Пожалуй, и в своей. Я лишь два раза в жизни была совершенно уверена в своей правоте: когда выходила замуж за любимого человека и когда ехала сюда.

— Может быть, вы и правы, — вздохнула Анна Матвеевна. — За достижение больших целей нужно платить большую цену. Но, знаете ли, чего боюсь я? — по её морщинистому лицу пробежала тень. — Я боюсь, что цена окажется много выше, чем то, что будет достигнуто. Я понимаю, что дороги назад нет, но если мои слепнущие глаза ещё, по крайней мере, различают свет, то глаза внутренние света уже не видят. Когда вокруг нас падают бомбы, мы с Галочкой сидим, обнявшись, на этом диване, — она кивнула на стоящий у стены диван, — и ждём своей участи. Мы не можем уйти в подвал… Мы можем только молиться. За нашу Мирочку… Потому что страшно не то, что накроет нас двоих, но то, что она однажды может не вернуться домой. И пусть это малодушие с моей стороны, но, если бы можно было всё вернуть назад, я бы предпочла покорность страху. Вы не осуждаете меня за это?

— Нет, — покачала головой Агния. — Я понимаю вас…

Что ещё можно было сказать этой измученной, живущей в страхе женщине? Да и другим тоже? В который раз Агния чувствовала себя виноватой. Ведь она была — из России, а, значит, отвечала за Россию перед всеми и каждым. Пусть и не могла отвечать ни с какой стороны, пусть и сами люди вовсе не винили её ни в чём, а, наоборот, благодарили за помощь, но чувство вины при всяком разговоре о России не оставляло её. Прожив четырнадцать лет в Италии, она осталась русской до мозга костей, и оттого всё, что касалось России, так и не научилась отделять от себя. Когда в марте-месяце Крым был принят в состав России, Агния поймала себя на мысли, что впервые за долгие годы, за десятилетия ей не стыдно за свою страну. Теперь то и дело скребло не душе: уж не в последний ли?..

— Мой муж всегда мечтал, что Россия снова станет единой, что мы вернёмся. Мы же русские и не виноваты, что двадцать три года назад нас отдали другому государству, не принимая в расчёт нашего желания… Витя очень надеялся, что это предательство будет однажды исправлено. После Крыма я плакала, что он до того дня не дожил. А теперь думаю: слава Богу, что не дожил до нынешнего кошмара, не видит всего этого, — пожилая женщина взглянула на висящую над сервантом фотографию. На ней была запечатлена счастливая семья: молодая Анна Матвеевна, бывшая, оказывается, очень красивой, её муж, рослый, улыбчивый усач, ещё здоровая Галинка, миловидная девочка с не по летам серьёзными глазами, маленькая Мирослава…

— Если бы Витя увидел всё это, его бы мгновенно хватил удар.

Агнии очень хотелось сказать что-то утешительное, но язык предательски прилип к гортани. Что можно сказать утешительного, когда любое утешение-обещание прозвучит до жути фальшиво?

— Я к вам непременно заеду ещё. Если вам что-то нужно, скажите — я постараюсь привезти.

— Спасибо, милая. Кроме лекарств, ничего… Мы пока справляемся. Вам понравился чай?

— Чудесный, спасибо!

— Приезжайте. Мы с Галочкой вам всегда будем рады, — в лице и голосе Анны Матвеевны было столько сердечности и искренней ласки, что у Агнии болезненно сжалось сердце. Откуда столько тепла и света в этой женщине, чья жизнь была так тяжела, и которая теперь вынуждена существовать в таком ужасе? А она ещё помнит обо всех, кому нужна помощь и, провожая гостью до калитки, напоминает, кому и что необходимо отвезти… Прощаясь, всхлипывает:

— Спасибо вам!

Агния несколько мгновений смотрела, как хрупкая, согбенная фигурка полуощупью идёт к дому. На полпути Анна Матвеевна обернулась, помахала рукой. Агния ответила тем же и поспешила по указанным ею адресам.

«Гуманитарная миссия» заняла у неё большую часть дня, а к вечеру она отправилась в Предместье вместе с Курамшиным, спешившим к Сапёру, о котором упорно ничего не рассказывал.

— Почему бы тебе не остаться в Городе? — спросил Валерий. — На переднем крае сейчас с каждым днём всё горячее.