Русский Жребий

— Вы непременно увидитесь. Ваш командир человек хороший, он даст вам ещё одну увольнительную.

— Да, конечно… Только ведь до того ещё дожить нужно. А вдруг меня завтра убьют?

— Бог с вами! — Агния ласково тронула его за плечо. — У вас вся жизнь впереди, поверьте! Это просто гроза так влияет. Да и устали мы все…

— Вы что, умеете угадывать будущее?

— Иногда умею, но никогда не пытаюсь.

— Почему?

— Потому что не во всякое будущее стоит заглядывать. Но вас Бог сохранит, я чувствую. Это просто гроза…

Гроза и впрямь начиналась. Первые гулкие раскаты раздались вдали, первые капли упали на пыльный асфальт.

— Прощайте, Агния! — Олег поднялся и протянул журналистке руку. — И спасибо вам!

— Прощайте? Слишком печально. Лучше аривидерчи, как говорят в Риме… — чуть улыбнулась она.

— Аривидерчи, Агния, — улыбнулся и он ответно.

Так и уехал, не увидев Мирославы даже мельком. И ободрительные слова журналистки нисколько не рассеяли его тяжёлого, неведомо отчего явившегося чувства. Неужто и в самом деле убьют скоро? Что ж, вполне возможно — война… Но что тогда будет с Миркой и её семьёй? Кто защитит их? Кто поможет? Ах, если бы кто-то мог увезти их из Города… Но ведь Мирка — не поедет. Она слишком верна своему долгу и останется со своими больными до конца. И оттого за неё — страшно. И впервые в жизни так непреодолимо тяжело на сердце.

Глава 12.

— Жену с дочерью я отправил в Крым, а Славку — нет… Тася умоляла, чтоб отправил. Семнадцать лет мальчику, музыкант, отличник… И со слезами, и с руганью просила, а я упёрся. Чтобы мой сын дезертиром был? Да никогда! Я офицер, я Афган прошёл… А он — здоровый лоб! И чтоб за мамкин подол прятался, когда другие воюют? Мой сын труса праздновать не будет! Да Славка и сам воевать рвался! Моя кровь… Я его мужиком воспитывал, хотя мать тому и препятствовала. Но я вырастил! Понимаете? Вырастил! И гордился им, когда он сам матери сказал, что в Крым не поедет. А теперь его нет. Славки — н е т! Я живой, а он… Зачем я живой, а не он? Тася ещё не знает… Я не знаю, как ей сказать. Для неё Славка — всё. Она сказала, что, если с ним что-то случится, то это я буду убийцей нашего сына…

— Ваш сын погиб героем.

— Да. Но ведь он не хотел быть героем… Он хотел быть музыкантом, а я не дал.

— Вы не виноваты. И он, и вы сделали то, что должны были. Вы защищали свою землю, справедливость!

— А в итоге у меня не осталось ничего. Сын погиб, а жена не простит никогда. Славкой я горжусь… Но… Может быть, лучше бы было, чтобы он был живым музыкантом и сыном своей матери, нежели мёртвым героем и моим сыном?!

Так прерывающимся, слабым голосом говорил тяжело раненый пожилой ополченец, чей сын, которому через неделю должно было исполниться восемнадцать, погиб в бою на его глазах. Сам же он уже неделю лежал в больнице, отказываясь от операции по извлечению осколка из области сердца.

— Вам необходимо сделать операцию!

— Ему оторвало ноги, и он мучился ещё целых четверть часа… Я не буду делать никакой операции.

— Но у вас же есть дочь! Вы должны жить ради неё! И ради… дела, за которое погиб ваш сын… Вы же предаёте его память! Неужели вы думаете, что он бы хотел этого?

— Вы ведь никогда не теряли родных, правда? Детей? Вам меня не понять.

— Простите. Но если все, кого эта проклятая война или другие лишили родных, станут убивать себя, как вы, то земля опустеет… Вы должны бороться! Ради памяти Славы и ради будущего дочери.

— Я очень устал. Идите… О Славке я вам рассказал. Напишите о нём. Пусть о нём помнят…

Этот разговор, эта разлитая в каждом слове и взгляде боль измучили Агнию. Всё, что когда-либо приходилось ей слышать, она проецировала на себя, как положено художнику, пусть и неудачливому, не состоявшемуся. И вал чужих искалеченных судеб, обрушившихся на неё в больнице, давил её беспощадной тяжестью.

Как смотреть в глаза молодой красивой девочке, оставшейся без ног и потерявшей мать? В этих глазах нет слёз, а только немой вопрос — «за что»? Вопрос, на который нет ответа. Она неожиданно легко рассказывает о себя. Она — спортсменка. Любила велосипедные и лыжные прогулки, любила танцевать, любила короткие платья и высокие каблуки, любила всё то, что положено любить, когда тебе двадцать лет, ты счастлива, и вся жизнь у тебя впереди. Любила своего парня… А он уехал с родителями в Россию в самом начале войны. Обещал звонить, писать… Но не звонит и не пишет. Да и шут с ним — без таких-то уж как-нибудь проживём. А, вот, без ног как жить? И кто безногую калеку полюбит? Кому она будет нужна, кроме семьи брата?..

— Ниночка, мы для вас деньги соберём, протезы закажем лучшие. Мой коллега — он на войне ног лишился, и ему на такие протезы деньги собрали. У него семья… И он здесь теперь! Я ему скажу, чтобы он непременно навестил вас!

— Спасибо! Только ваш коллега мужчина… А мне-то с протезами какая семья…

— Во время Великой Отечественной одна женщина на фронте потеряла и ноги, и руки, но муж её любил всю жизнь, и у них было двое детей!

— Бывают же мужики! А мой Миха и здоровую меня забыл…