Русский Зорро, или Подлинная история благородного разбойника Владимира Дубровского

В мечтах об избавлении от земных мук Дубровский полагал, что всеми забыт, – и весьма удивился бы, узнав, насколько жизнь и смерть его занимают князя Верейского с генералом Троекуровым. Старики сидели в кабинете у Кирилы Петровича, угощались лучшим французским вином из его подвала и судачили о неприятностях, кои знаменовала для них поимка разбойника.

– Напрасно, напрасно я тебя слушал, князь! – сердито кряхтел Кирила Петрович. – Как вы с Машей моей обвенчались, надобно было тут же со всех сторон мужиков к лесу нагнать для острастки, до войны дело не доводя. Разбойники сплошь мерзавцы и трусы. Они разбежались бы, а Дубровскому оставаться одному без шайки какой резон? Маша ему отказала, и ничто больше не держало его в наших краях. Он бы тоже сгинул, Россия велика…

– Нельзя было дать ему уйти, – морщился Верейский, пыхтя сигарою. – Мне великий князь наказал взять Дубровского. Я-то надеялся, что при штурме убьют его; вины моей тогда не было бы, и всем лучше… Офицер этот заезжий, Сваневич – дурак, старика застрелил, а молодого живым оставил. Нет бы наоборот!

Троекуров с прищуром поглядел на князя и молвил язвительно:

– Да ты ведь и сам стрелял в него, любезный зять. Что ж не уложил злодея на месте? Уж, кажется, бил в упор. Вот и был бы нам с тобою свадебный подарок!

По пути обратно к себе в имение Верейский проклинал излишнюю свою замысловатость. Он приехал в Раненбург с тем, чтобы захватить Дубровского при помощи Кирилы Петровича, но скоро увлёкся Марией Кириловной и решил получить её, припугнув Троекурова; однако и разбойника князь по-прежнему намеревался арестовать, не подвергая опасности ни себя, ни новую родню.

Верейский рассудил так: Михаилу Павловичу зачем-то надобен Дубровский, но уж точно не об украденных безделушках баронессы фон Крюденер и не о грабежах в далёком уезде станет допрашивать разбойника великий князь – это дело полиции. А коли так, мошенничество с отнятым поместьем пройдёт мимо его внимания.

У Верейского наготове уже лежал черновой доклад об успешной поимке разбойника, где отмечены были особые заслуги Кирилы Петровича, да и свои собственные оказались не забыты. Князь готовился переписать бумаги набело после действительного захвата Дубровского, но события пошли наперекор ожиданиям.

Стратегмы Троекурова применения не получили. Исправник в Раненбурге, прочее начальство и военные убоялись поднимать крестьян для окружения разбойников – чай, не двенадцатый год на дворе, не Отечественная война идёт и не с Наполеоном предстоит биться. К подлому сословию доверия нет: а ну как мужички силу почуют? Что, если они, оторванные от земли, от дел своих каждодневных, решат к лихим людям примкнуть? Крестьянин с крестьянином, поди, много быстрей договорится, чем с барином своим!

Роту собрали наскоро из негодяев; разбойничий лагерь атаковали с ходу, не приуготовляясь, на дурачка. Вместо того чтобы крепко пугнуть шайку и без боя рассеять бандитов, взялись штурмовать врукопашную. Что же? Верно говорил Кирила Петрович, знаток охоты и заячьих повадок: загнанный заяц – опасный зверь! Половину солдат положили, ротный командир от полученной раны скончался, заезжий Сваневич надумал геройствовать и тоже был убит…

Поимка Дубровского досталась дорогою ценой и наделала слишком много шуму; теперь великий князь непременно захочет узнать в подробностях, отчего гвардии поручик обернулся вдруг лютым разбойником. Дубровский выложит всю правду о том, как Троекуров сгубил отца его, а тут уже и Верейскому не поздоровится, буде он о бесчинствах не доложил и мошеннику Кириле Петровичу потворствовал, сделавшись ко всему его роднёю.

Дубровского велено было немедля отправить в Петербург, но князь выгадал несколько времени, щедро приплатив уездному лекарю. Тот составил бумагу – мол, раненый арестант может не перенесть путешествия и отдать богу душу на очередной почтовой станции, а потому надобно ждать, пока Дубровский выздоровеет достаточно, чтобы тяготы пути не угрожали его жизни. До тех пор Верейский полагал как-то уговориться с разбойником или другим способом переменить положение в свою пользу, но тут стало известно, что времени совсем немного: великий князь Михаил Павлович вознамерился сам прибыть в Раненбург.

Верейский уехал, а Кирила Петрович, оставшись один, стал насвистывать «Гром победы». Он глядел в окно на серую завесу дождя, и пасмурные мысли угнетали его. Троекурову вспомнилась прошлая осень, когда после ссоры со старым Дубровским точно так же свистел он воинственную песню, а у ворот искусительным бесом явился судебный заседатель – как, бишь, его звали? Ведь год всего прошёл с той поры! Да только за это невеликое время Андрей Гаврилович рехнулся и умер, заседатель сгорел вместе с его усадьбою, отнятое имение захирело; молодой Дубровский подался в разбойники, хитростью проник в дом генерала и лишь чудом не сделал беды…