Русский Зорро, или Подлинная история благородного разбойника Владимира Дубровского

Теперь Антон Пафнутьевич правил к имению Верейского. Он давно уже намеревался засвидетельствовать князю личное почтение, почуяв, что Кирила Петрович теряет былую силу с появлением в уезде более могущественного вельможи. Напиток, выписанный генералом из Петербурга или Москвы, почёл Спицын достойным поводом для визита – чай, не с пустыми руками теперь едет! Капли дождя барабанили по поднятому верху экипажа, сырая шерсть топорщилась на спинах лошадей, дорожное месиво чавкало под копытами, а помещик сиял, представлял себе, как ласково примет его князь и как за бокалами тягучего вина поведут они беседу, из коей непременно произойдёт какая-нибудь выгода.

Верейский гостя не ждал, пребывая в скверном расположении духа. Подагра его разыгралась от ненастья, и прочие хвори спешили напомнить о себе. Мало того, со дня венчания прошло довольно времени, свадебные праздненства отгремели, а Мария Кириловна по сию пору избегала супруга: они едва виделись. Молодая княгиня соблюдала приличия, выходила к обеду и сиживала об руку с князем при гостях, украшая застолье, но стоило последнему гостю отъехать – она сказывалась нездоровой и удалялась в свои комнаты, где провождала дни и ночи.

Надобно сказать, что самый дорогой подарок на свадьбу сделал ей маленький брат Саша. Мальчик тяготился виною за то, что ненароком выдал Марию Кириловну, и день за днём обследовал место схватки с рыжим разбойником. Мольбы его были услышаны и труды вознаграждены: колечко с розовым камнем отыскалось. Во дни свадебных торжеств Саша улучил минутку, чтобы принести сестре свои самые искренние извинения и тайком вернуть потерю. Маша в слезах долго целовала брата; кольцо теперь носила она не снимая и разве только переворачивала камешком вниз, к ладони, чтобы не привлекать внимания мужа.

Князь при красавице жене продолжал жить холостяком, раздражаясь всё больше день ото дня. Нынче за обедом он сделал очередную безуспешную попытку объясниться с княгинею и призвать её к исполнению долга супружества. Вновь отверженный и терзаемый ноющей болью в суставах, Верейский язвительно спросил:

– Могу ли я справиться об истинной причине вашей затяжной хвори, мой друг?.. Доктор наш несёт какую-то невнятицу, а я, пожалуй, догадываюсь. Уж не господин ли Дубровский всему виной? – Маша по обыкновению молчала, и князь прикрикнул: – По́лно, Мария Кириловна! Всё, что следовало сказать, вы сказали ему после венчания, тогда, у кареты… Вор и разбойник заслуживает одного лишь презрения, но никак не других сильных чувств!

Тут княгиня вздумала подняться из-за стола, чтобы уйти, но супруг велел ей сесть обратно, продолжая греметь:

– Я не отпускал вас! Извольте вспомнить о клятве, данной вами пред алтарём. С той самой минуты я ваш супруг и господин! Никому другому нет и не может быть места в вашем сердце, ибо сказано: «Жёны, повинуйтесь своим мужьям, потому что муж есть глава жены, а жена да боится своего мужа»!

– Клятвы я не давала, – тихо возразила вдруг Маша, – говорил в церкви только священник… да вы с папенькой. А любовь и боязнь – вещи разные.

– Вот как?! – Верейский отшвырнул салфетку, вперив змеиный взгляд в жену. – Пошли вон! – в бешенстве гаркнул он лакеям, что служили за обедом, и обратился к Маше: – Правильно ли я понял, что меня вы боитесь, а его любите?

На бледных скулах Марии Кириловны заиграл румянец, и голос её сделался звонким.

– Вам нет никакого дела до моих чувств, – сказала она, – и никогда не было. Перед свадьбой по наивности я открылась вам; я писала, что не могу пойти за вас, и молила о помощи… Вы же лишь посмеялись над бедною девушкой и показали письмо папеньке, желая приблизить венчание. Судьбе угодно было сделать вас моим супругом и господином, но чувства мои не в вашей власти!

Верейский смотрел изумлённо: такой Марию Кириловну он ещё не знал – она дрожала, как натянутая тетива, пунцовела щеками и не отводила глаз.

– Вот как? – уже другим, раздумчивым тоном повторил князь.

Прежде он взывал к рассудку супруги; обратиться к чувствам ему не приходило в голову, но теперь княгиня сама дала подсказку. «Чувства не в моей власти?! О, как вы ошибаетесь! Я вполне владею вашими чувствами и докажу это сей же час», – подумал он, а вслух молвил:

– Известно ль вам, что я навещал Дубровского в крепости?

Расчёт оказался верным.

– Вы… вы его видели? – не удержавшись, вмиг пересохшими губами спросила Маша. – Что с ним, как он?

– Покуда жив, но уж осталось ему недолго, – отвечал Верейский.

Он повторил супруге свой давешний рассказ про визит к девице Ленорма́н и в подробностях живописал позорную казнь, которая ждала Дубровского: князь умело выдал повешение за дело решённое. Его красноречие было сродни палачеству – так проворачивают в ране вонзённый клинок, усиливая страдания жертвы.

Княгиня сидела ни жива ни мертва; когда же Верейский выразил удовольствие тем, что в скором времени преступник получит по заслугам, она простонала: