Восемнадцатью веками позже в обширном хозяйстве Кирилы Петровича окисью мышьяка травили по амбарам крыс и мышей. Троекуров надумал с угощением подсунуть отраву Дубровскому, который изголодался в остроге. Покуда на кухне любовно собирали корзину отменных яств, Кирила Петрович взял бутылку лучшего вина из своих запасов и собственною рукой всыпал в неё такую порцию яда, что могла бы свалить быка. Ни цвета, ни запаха, ни вкуса хмельного напитка мышьяк не изменил.
С посылкою в Раненбургскую крепость отправился всегда готовый к услугам Спицын. Генерал знал его как обжору и шаромыжника, но подумать не мог, что Антон Пафнутьевич пожелает угостить ядовитым вином князя Верейского. Князь же в другой раз, пожалуй, не принял бы Спицына – больно много чести! – но в эйфорическом настроении после разговора с Марией Кириловной желал себе собеседника, чтобы дождаться вечера. Напевая под нос нечто бравурное, Верейский покинул столовую и направился в кабинет, где ожидал его гость…
…а княгиня не помнила, как шатаясь добрела в свои комнаты и бессильно рухнула на постелю. Жизнь её была кончена. Мария Кириловна прижимала к дрожавшим губам кольцо Дубровского и заливалась слезами. Многоопытный супруг не оставил ей выбора: когда бы бедная девушка наложила на себя руки, её возлюбленного повесили бы; отказ от ночи с Верейским тоже равносилен был смертному приговору. «Я обрекла Дубровского на жестокие страдания, выйдя за князя и отказавшись бросить мужа, – думала она, – но я не могу сделаться виновницей его гибели. Благородство Владимира Андреевича и любовь ко мне спасли папеньку и князя; теперь моя любовь должна спасти его, а после уже и жить мне станет незачем».
Протяжный стон вырвался из груди Марии Кириловны, в осьмнадцать лет готовой окончить дни свои, но тут грохот послышался за дверью, и перепуганная горничная вбежала с причитаниями:
– Барыня, ваше сиятельство… Там их сиятельству дурно сделалось… Помер наш барин-то, как есть помер… и гость евойный с ним… Господи, господи, вот горе-то!
Управляющий имением князя отставной майор поспешил известить о трагическом событии Кирилу Петровича и отправил к нему верхового. За тридцать вёрст слуга добрался в сумерках; несмотря на то, генерал велел тотчас же заложить карету и на шестёрке лучших рысаков помчался в усадьбу зятя, куда прибыл уже затемно.
Прежде он приезжал сюда днём и ещё издали, с просторного луга, всегда любовался английским замком в окружении парка. Теперь луна бледным пятном едва желтела сквозь мрачные тучи; луг был чёрен, и клочья тумана повисли на щетине голых деревьев, а каменный дом с рыжими пятнами света в немногих окнах напоминал огромный склеп.
Вошед в гостиную, Кирила Петрович увидал одну только Марию Кириловну на диване в дальнем углу.
– Маша, дочь моя, – с чувством заговорил Троекуров и двинулся к ней, простирая руки, – ради бога, что тут стряслось? Отчего умер князь… и почему ты в белом?
– Вчерашней невесте ни к чему траурные платья, у меня их нет… Стойте! – с нежданной холодностью сказала Маша и властным жестом указала отцу на кресла. – Садитесь, нам надобно поговорить об убийстве.
– В своём ли ты уме? – нахмурился Кирила Петрович. – Убийство… Какого чёрта?!
– Потрудитесь держать себя в руках, – одёрнула его дочь. – Вы не на псарне и не с дворовыми разговариваете, а с княгиней. Вдобавок я теперь вдова… по вашей милости.
Тон, взятый Марией Кириловной, и грозные слова её озадачили Троекурова; он сел, примолвив:
– Ты не в себе. Утрата тяжела, я понимаю. Не мучай себя и прикажи подать опия; князь жаловался, что плохо спит, у него наверное сыщется настойка…
– Вы спросили, что произошло и отчего умер мой муж, – не обращая внимания на речь отца, сказала Маша. – Извольте. После обеда сюда явился ваш вечный прихлебатель Спицын. С собою привёз он бутылку вина. У такого скряги никогда не поднялась бы рука купить вино даже впятеро дешевле, а вы, я знаю, этих бутылок держите в подвале несколько ящиков. У меня сделалась мигрень и я ушла к себе, а князь принимал Спицына в кабинете. Они начали пить и скоро уже были мертвы.
Оторопевший Кирила Петрович помотал головой:
– Погоди, Маша… погоди… Ты хочешь сказать, что и Антон Пафнутьич… того? Он тоже умер?!
– Можете сами удостовериться.
У Марии Кириловны было довольно времени, чтобы прийти в себя и всё обдумать. Одно потрясение вполне излечилось другим – кончина мужа и его гостя положили конец пустым рыданиям, а прочитанные романы не дали девушке опыта жизни, но научили разбираться в смерти.
– Когда бы Спицын отравил вино, – бесстрастно продолжала она, – уж наверное не стал бы он его пить, а ждал бы смерти князя. Но умерли они оба. Выходит, Антон Пафнутьевич ничего не знал, и яд в бутылку добавили вы, ведь вино Спицын взял у вас… Только скажите на милость, чем не угодил вам бедный мой супруг? Совсем недавно вы с необычайной поспешностью выдали меня замуж; утром ещё я была женою, а теперь вдова… Зачем вы подослали Спицына? Зачем решились извести князя?