Русский Зорро, или Подлинная история благородного разбойника Владимира Дубровского

Купец Рябоволов каждодневно присылал Дубровскому домашнюю еду; прогулки во дворе крепости сделались регулярными – обещание своё не пытаться бежать поручик держал и не доставлял тюремщикам никакого беспокойства. Он много читал и учил испанский язык по книгам, кои выписал из Москвы: воспоминания о рассказах бедного капитана про Лос Анхелес не давали ему покою. Из денег, полученных от великого князя, Владимир выкупил захудалую деревушку Копейкина. За чтением почерпнул он первые сведения об управлении хозяйством; когда же словоохотливая помещица Глобова в благодарность за разоблачение приказчика дала неожиданно толковые рекомендации, Дубровский сумел вполне обустроить оба имения, чтобы получать сносный доход.

Владимир боялся писать Марии Кириловне. Она первой написала ему, он с трепетной радостью отвечал; последующие письма делались всё нежнее… Наконец, новое объяснение состоялось, однако встреча стала возможной только следующей осенью, когда окончился двойной траур Марии Кириловны. Она приехала в крепость, получила свидание со знаменитым арестантом – и в Петербург отправилась депеша к государю с просьбою разрешить гвардии поручику Дубровскому женитьбу на вдове князя Верейского. Вдобавок Владимир подкрепил прошение письмом к великому князю, где напомнил об их разговоре. Помог ли делу Михаил Павлович – неизвестно, только высочайшее дозволение было получено, и счастливую пару обвенчал в тюремной церкви настоятель Троицкого собора, не сумевший отказать княгине.

Тут завершилось и судебное дело. За разбойничьи подвиги Дубровский был отправлен в сибирскую ссылку. Мария Кириловна последовала за ним; пара обосновалась в Томске, и там появился на свет их первенец. Владимир Андреевич наслаждался теперь семейственной жизнию, не уставая дивиться превратностям судьбы: мог ли предполагать он, что мечты его сбудутся таким странным и счастливым образом?

В тридцать шестом году поползли разговоры – мол, есть на Урале таинственный старец Фёдор Кузьмич, и это не простой человек, а сам государь Александр Павлович. До сердца Сибири слухи дошли одновременно с высочайшим рескриптом о помиловании Дубровского. Сделавшись человеком свободным, Владимир Андреевич не спешил никуда уезжать, – к тому же княгиня его снова была в положении. Осенью тридцать седьмого, когда через Томск вели колонну ссыльных, Дубровский вместе с другими томичами ходил смотреть на Фёдора Кузьмича, который шёл в этой партии по этапу. Старец единственный из всех не был закован в кандалы; изумительная, вовсе не крестьянская осанка, внимательные серые глаза и опрятная русая борода придавали ему вид иконописный. Владимир видел государя Александра только на портретах, а потому не смог решить, вправду ли был Фёдор Кузьмич царём-отшельником, или это люди выдумали. Одно знал он твёрдо: Александр Павлович жив, и тайну эту строго сохранить не удалось. Кто знает, – может, и помиловали Дубровского потому, что пропал резон держать его вдали от столицы?

Мария Кириловна о мужниных сомнениях не имела понятия, целиком отдавшись воспитанию детей. Мемории графини де Гаше в семье не обсуждали ни разу, зато про восторги капитана Копейкина в отношении Калифорнии говорили частенько. Дубровский рассказал жене историю де ла Веги, который порою превращается в Зорро и вершит справедливый суд; листал вместе с нею альбомы с описаниями благословенного края на берегу тёплого океана… Кстати пришлось и знакомство Владимира Андреевича с графом Фёдором Ивановичем Толстым, первейшим знатоком Русской Америки. Граф не позабыл весёлого поручика и охотно поддерживал с ним переписку, сообщая в остроумных посланиях последние новости из Москвы и Петербурга. От него Дубровский с Марией Кириловной узнали о нелепой смерти Пушкина – и летом тридцать восьмого года были уже в пути, окончательно решив не возвращаться в европейскую Россию, но ехать в Россию американскую.

Поместья удалось продать с выгодою, впереди ждал их Форт Росс – самое восточное поселение россиян в каких-то семи сотнях вёрст от города Эль Пуэбло де Нуэстра Сеньора ла Рейна де лос Анхелес дель Рио де Порсьюнкула, название которого с таким удовольствием перекатывал на языке капитан Копейкин.

В Америке денежный достаток позволил Дубровскому с семейством развернуть успешную коммерцию и снабжать продовольствием колонии на Аляске. Однако вскоре после их приезда, в сорок первом году, Форт Росс был продан американцам; когда же в шестьдесят седьмом Штаты купили у нового императора Александра Второго остальную Русскую Америку, – Владимир Андреевич с Марией Кириловной уже нянчили внуков…

…а история их американской жизни вполне заслуживает отдельной книги.

Эпилог

Александр Сергеевич Пушкин так и не написал никогда романа «Дубровский». Принявшись в конце октября 1832 года за историю, рассказанную ему Нащокиным, сделал он последнюю запись четырьмя месяцами позже, в начале февраля 1833-го, – и отложил черновики, чтобы уж боле к ним не возвращаться.