Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в.

Вместе с тем серьезные внешнеполитические трудности возникли перед Россией. Возобновившаяся по истечении срока перемирия война со Швецией не представляла тогда для русского правительства серьезной проблемы, хотя и связывала в определенной мере его действия, но в то же время наметились признаки напряженности в отношениях между Россией и Крымом. На посольский съезд в Ливнах для заключения мирного договора осенью-зимой 1590 г. крымские послы не явились, а зимой 1591 г. в Москву стали поступать сведения о союзных переговорах между Крымом и Юханом III[94]. Русское правительство стояло перед перспективой одновременного конфликта со Швецией и Крымом и не могло идти на обострение отношений с Речью Посполитой. Сложившееся соотношение сил предопределяло неудачный для России исход переговоров. К этому следует добавить, что прибывшие в Москву польско-литовские дипломаты располагали сведениями, что к зиме 1590/91 г. подготавливается новый большой поход русской армии во главе с самим царем в Эстонию. Поэтому с самого начала переговоров послы Речи Посполитой, опасаясь быстрого поражения Швеции и захвата русскими балтийских портов, сосредоточили все свои усилия прежде всего на том, чтобы предотвратить новое русское наступление в Прибалтике[95].

Переговоры начались попыткой русского правительства добиться невмешательства Речи Посполитой в русско-шведский спор из-за Эстонии. Русские представители предложили заключить с Речью Посполитой союз против «бесермен» и «вечный мир» при условии, чтобы «Жигимонт… король не вступался за свейского»[96]. Таким образом, русское правительство было готово на неопределенно долгий срок отказаться от борьбы за белорусские и украинские земли ради возможности продолжать борьбу за выход к Балтийскому морю.

Польско-литовские представители, однако, отклонили этот проект: в сложившейся международной ситуации, когда перевес сил был явно на их стороне, господствующий класс Речи Посполитой не был заинтересован в правовом закреплении существующих границ с Россией. Послы требовали территориальных гарантий для шведской Эстонии, угрожая, что в противном случае Речь Посполитая «в Лифлянских городех… свейскому будет вспомогати всякими обычеи, людмк и казною»[97]. Теперь русскому правительству оставалось лишь два выхода: либо идти на риск одновременной войны с Речью Посполитой и Швецией, либо принять польско-литовские требования[98]. Оно было вынуждено избрать последнее.

При заключении в январе 1591 г. между Россией и Речью Посполитой 12-летнего перемирия (от «успения» 1590 г. до «успения» 1602 г.), воспроизводившего в основном текст соглашения 1587 г.[99], его условия специальным актом были распространены на города шведской Эстонии, которые царь обязывался «потому ж не воевати в те перемирные двенатцать лет»[100].

Русской дипломатии в упорной борьбе удалось добиться лишь согласия «великих послов» отложить решение вопроса о Нарве, что было явным отступлением от полученной ими инструкции, предписывавшей, чтобы соглашение о перемирии распространялось на всю территорию шведской Эстонии. Вопрос о Нарве должен был быть решен на переговорах между сенатом Речи Посполитой и русскими послами, отправленными для ратификации перемирия. До исхода этих переговоров царь также обязывался «Ругодива у свейских немец не имати».

Добившись удовлетворения своего основного требования, обеспечивавшего территориальную неприкосновенность будущей части Речи Посполитой — шведской Эстонии, послы не проявили никакой заботы о собственных интересах Шведского королевства, которые в инструкции им предписывалось защищать. Вместо того чтобы обеспечить по договору для Речи Посполитой право оказывать военную помощь Швеции, они, напротив, дали ясно понять русским представителям, что если их требования относительно шведской Эстонии будут приняты, то «за свейского… Коруна Польская и Великое княжество Литовское стояти не учнут и помотати ему ничем, ни людми, ни казною не будут, и которые городы за свейским государя нашего Корела, и тех городов государь ваш доступайся, и рати свои на свейского посылай»[101]. В соответствии с этим после принятия русским правительством их условий в договоре о перемирии было зафиксировано обязательство Речи Посполитой «людми и казною не вспомогати» враждебным России государствам, а в перечень русских владений в этом документе была включена наряду с Ивангородом, Ямом и Копорьем также Корела, продолжавшая еще оставаться под властью шведского короля. Таким образом, Речь Посполитая не только обязывалась сохранять нейтралитет в русско-шведской войне и признавала права России на занятые ею земли, но и заранее одобряла правомерность некоторых дальнейших русских действий в этом отношении — все это находилось в прямом противоречии с внешнеполитическими интересами Швеции[102].

Таким образом, отсутствие у Польши и Швеции единой согласованной политики по отношению к России[103] дало возможность русскому правительству решать в своих интересах ряд спорных вопросов русско-шведских отношений.