Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в.

Сравнительно спокойный тон письма Сапеги свидетельствует, однако, о том, что в русско-шведских контактах он в тот момент явно не усматривал большой опасности. Очевидно, прежде всего потому, что положение шведского регента представлялось ему не особенно прочным. Исход борьбы был еще не вполне ясен. Казалось вероятным, что Сигизмунду и его сторонникам еще удастся при косвенной поддержке Речи Посполитой если и не одержать полную победу, то по крайней мере не допустить герцога Карла на контролируемые ими территории. На южной границе взаимоотношения с Османской империей были урегулированы долгосрочным мирным соглашением, а в граничивших с Речью Посполитой княжествах — Семиградье и Молдавии — сидели польские ставленники. Международные позиции Речи Посполитой представлялись прочными, и это настраивало канцлера на сравнительно спокойный лад.

Еще более уверенно оценивали ситуацию король Сигизмунд и его советники, что видно из их реакции на предложения, доставленные в апреле 1599 г. русским посольством. Русские предложения прислать в Москву посольство для возобновления переговоров о мире рада отклонила, потребовав, чтобы соответствующие переговоры проходили не в Москве, а в Варшаве[367].

Магнаты Великого княжества были, по-видимому, не удовлетворены таким решением. Виленский воевода К. Радзивилл, находившийся во время переговоров в Варшаве, писал 23 апреля 1599 г. двоюродному брату Радзивиллу Сиротке, что он стремится не допускать столкновений при переговорах с русскими, чтобы «мы могли сноситься» с царем Борисом о «заключении перемирия или вечного мира»[368]. Лев Сапега в письме, посланном 20 мая Радзивиллу из Кокнезе, выражал сожаление по поводу того, что не мог присутствовать при переговорах, и свою озабоченность в связи с тем, что «московский посланник уехал неудовлетворенный»[369]. Однако точка зрения литовских магнатов явно не была принята во внимание королем Сигизмундом[370].

Если на апрельских переговорах русские дипломаты, как можно думать, хотели ввести короля и его советников в заблуждение относительно истинных намерений своего правительства, то надо признать, что это им удалось. В то время как осенью 1599 — начале 1600 г. русское правительство прилагало усилия для детронизации Сигизмунда, дипломатия Речи Посполитой не сделала ничего, чтобы этим действиям воспрепятствовать[371].

Между тем международная ситуация для Речи Посполитой, еще недавно казавшаяся довольно выгодной, постепенно ухудшалась. Преодолев затруднения, герцог Карл к осени 1599 г. овладел Финляндией. Скоро можно было ожидать появления шведских войск в Эстонии. Шведская дипломатия активно действовала в Германии и Скандинавии, подыскивая союзников. В этих условиях тревога литовского канцлера, с беспокойством наблюдавшего из Риги за ходом событий и не понимавшего, почему так пассивно ведет себя правительство, продолжала возрастать. Сообщают, писал он 2 сентября Радзивиллу Сиротке, что герцог Карл уже нашел себе союзника в лице датского короля. Если ему удастся из-за нашего небрежения заключить союз еще и с царем (такую возможность тоже следует учитывать), то что будем делать мы, которые все считаем маловажным и всем пренебрегаем? — восклицал Лев Сапега с гневом и с растерянностью[372]. Тогда же трудности международного положения Речи Посполитой стали беспокоить литовских шляхтичей, которые начали обращаться к К. Радзивиллу с просьбами рассмотреть вопрос об отношениях с Россией на ближайших сеймиках[373].

Король и его окружение, однако, не склонны были так пессимистически оценивать ситуацию. По-видимому, под влиянием сообщений русских дипломатов, «разоблачивших» в глазах Сигизмунда коварные замыслы герцога Карла, здесь сложилось представление, что в происходящем конфликте Россия займет благоприятную позицию по отношению к законному государю[374].

Еще осенью 1599 г. политика восточного соседа не вызывала в этой среде серьезных опасений. Правда, в королевской инструкции от 20 ноября, предназначенной для рассылки на предсеймовые сеймики, затрагивался вопрос об отношениях с Россией, но сделано это было в самой общей форме. Король обращал внимание шляхты на то, что срок перемирия, заключенного с Россией, скоро истекает, и предлагал поэтому обсудить, какой путь решения спорных вопросов следует предпочесть в будущем: готовиться ли к войне или к мирным переговорам. Эта общая формула не содержала, как видим, ни оценки состояния отношений между Россией и Речью Посполитой в данный момент, ни определения задач, осуществления которых, по мнению короля, должна была бы в сложившейся международной ситуации добиваться в России польско-литовская дипломатия. В той же инструкции он сообщал шляхте, что не видит в данный момент открытой опасности Речи Посполитой со стороны России[375].