Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в.

Выступление литовцев, вероятно, оказало известное влияние на решение короля и сената придать миссии в Россию характер «великого посольства» и поставить во главе его одного из политических руководителей Великого княжества Литовского — канцлера Льва Сапегу. Высокий ранг посла указывал на то значение, которое придает его миссии Речь Посполитая.

10 апреля[389] в Москву отправился гонец Бартоломей Бердовский за «опасной» грамотой для «великих послов».

Когда 26 мая в Москву пришли сообщения о прибытии на границу литовского гонца с просьбой о получении «опасной» грамоты для польско-литовских послов, для русских дипломатов должно было стать ясным, что внешнеполитическая линия Речи Посполитой на востоке изменилась. Отвергнув в 1599 г. русские предложения, Речь Посполитая теперь сама искала контактов с восточным соседом.

Тогда же, в июне 1600 г., в русскую столицу должны были прийти первые известия о появлении на границе шведского посольства, которое герцог Карл направил в Москву в соответствии с достигнутой в Стокгольме договоренностью. Проявленная шведским правительством инициатива была вполне понятной: накануне войны с Речью Посполитой и для Швеции урегулирование отношений с Россией, которые на данном этапе основывались на не ратифицированном обеими сторонами Тявзинском договоре, представлялось весьма желательным.

Таким образом, на рубеже весны — лета 1600 г. оба государства, готовившиеся вступить друг с другом в жестокую борьбу за Прибалтику, почти одновременно дали понять о своем желании начать переговоры с русским правительством. Тем самым перед царем Борисом и его советниками уже практически встала необходимость определить свое отношение к балтийскому конфликту.

О первых итогах размышлений русских дипломатов над этой проблемой позволяет судить отношение правительства к сделанным ему предложениям.

Что касается Бартоломея Бердовского, то он очень быстро получил возможность попасть в Москву. 14 апреля он был принят царем и имел возможность официально изложить цель своей миссии, а 19 апреля уже отправился в обратный путь с «опасной» грамотой для польско-литовских послов[390]. Вернувшись в Варшаву, посланец сообщал, что его приняли очень тепло и что в Москве готовят польскому посольству хороший прием[391].

Судьба шведской миссии оказалась иной.

Когда шведское посольство прибыло в Нарву, то окапалось, что русское правительство не выслало своих представителей на границу, не было прислано и «опасной» грамоты для проезда шведских послов в Москву. Одновременно русские пограничные власти потребовали возвратить им Нарву в соответствии с обещанием, которое дал герцог Карл русским послам.

Июнь — июль послы провели в Нарве без всяких результатов. Прибывший 8 августа в Таллин для завершения подготовки к войне герцог Карл попытался ускорить ход событий. О принятых им мерах он информировал послов письмом от 12 августа[392]. Меры эти заключались в следующем. Прежде всего русским купцам, торговавшим в Таллине, герцог заявил, чтобы они «ис Колывани ехали и вперед не приезжали, покаместа царское величество с ним мир покрепит крестным целованием»[393]. 25 августа русские купцы были высланы и из Нарвы[394].

Таким образом, торговые связи между Россией и шведской Прибалтикой прервались. Одновременно на финской границе были собраны шведские войска[395]. Тогда же в Прибалтике появились слухи, что если царь не подтвердит Тявзинский мир, то «Арцыкарло хочет миритца с полеким королем и стояти с ним на государя заодин». Эти слухи, по-видимому, распространялись самими шведскими властями[396]. 25 августа, считая, видимо, почву подготовленной, герцог Карл направил царю особое послание, в котором требовал определенного ответа, будут ли присланы в Ивангород русские послы.