Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в.

Когда герцог Карл официально попросил об открытии переговоров, Замойский ответил согласием на просьбу шведов. Высланные им на переговоры представители предложили в качестве возможных условий мира следующее: Речь Посполитая в обмен за уступку шведской Эстонии с Таллином признает герцога Карла правителем Швеции де-факто[544]. Коронный канцлер, таким образом, стремился закончить войну включением шведской Прибалтики в состав Речи Посполитой и одновременно положить конец конфликту со Швецией, пожертвовав династическими правами короля Сигизмунда. Поставленные Речью Посполитой задачи были вполне достижимы в сложившейся ситуации. Ее военный перевес был несомненен, а в Швеции в различных слоях общества усиливалась оппозиция, обвинявшая герцога Карла в том, что тот развязал войну в Прибалтике[545].

Однако, когда в мае 1602 г. король разослал сенаторам представленные 3амойским условия для обсуждения, в их среде наметился раскол: в то время как некоторые сенаторы (в их числе примас С. Карнковский) одобрили предложенные условия, такой близкий к королю прелат, как Ян Тарновский, заявил, что нужно думать не только о Ливонии и Эстонии, но прежде всего о возвращении «наследственного королевства», т. е. о восстановлении Сигизмунда III на шведском троне. Таково же было мнение и самого короля[546].

Таким образом, по вопросу о перспективах «инфлянской» войны летом 1602 г. четко обозначились две точки зрения. Если одна политическая группировка, наиболее видным представителем которой был 3амойский, стремилась положить конец польско-шведскому конфликту, удовлетворившись укреплением позиций Речи Посполитой в Прибалтике, то другая, во главе которой стоял сам король Сигизмунд III, упорно желала вести войну до полной победы и не хотела прекращать военных действий, пока Сигизмунд снова не вступит на шведский трон.

После дискуссии в сенате ареной борьбы партий стал сейм, собравшийся в январе 1603 г., где «королевская» партия упорно отстаивала свою программу покорения Швеции[547]. Исход дискуссии был в значительной мере предопределен действиями Сигизмунда, который сначала в июне, а затем в декабре 1602 г. обратился к своим бывшим подданным с призывом свергнуть герцога Карла. Мирные переговоры были сорваны. Герцог Карл и объединявшиеся вокруг него силы, заинтересованные в сохранении шведских позиций на Балтике, сумели убедить сословия, что речь идет о сохранении независимости Швеции, и получить от них средства на ведение войны[548]. Решения сейма, вотировавшего налоги на продолжение войны, означали, как представляется, определенное поражение «мирной» политики престарелого канцлера.

Разногласия по вопросу об «инфлянской» войне не были случайными, а вытекали из различного подхода обеих партий — партии короля и партии Замойского — к основным проблемам внутренней и внешней политики Речи Посполитой[549].

Группировавшиеся вокруг Сигизмунда круги господствующего класса Речи Посполитой, проникнутые контрреформационной идеологией, стремились во внешней политике к тесному политическому сближению с главной силой контрреформации — габсбургским блоком. Война со Швецией была для них не просто борьбой за права Сигизмунда на королевскую корону, но и священной миссией восстановления католической религии в Шведском королевстве. Реставрация же католицизма в Швеции (а в перспективе — на всем севере Европы) явилась бы своеобразной предпосылкой для окончательной победы контрреформации в самой Речи Посполитой.

Объединившиеся вокруг Замойского слои шляхты, либо придерживавшиеся принципов веротерпимости ради сохранения единства государства («политики»), либо прямо исповедовавшие протестантизм, были настроены враждебно по отношению ко всяким планам сближения с Габсбургами и явно ориентировались на союз с «антигабсбургскими» державами, прежде всего с Францией[550]. Понятно поэтому, что они вовсе не были заинтересованы в реализации планов завоевания Швеции и, обеспечив интересы Речи Посполитой в Прибалтике, готовы были положить конец польско-шведскому конфликту, воспользовавшись для этого посредничеством французов[551].

Какое же место занимал в политических планах обеих партий вопрос об отношениях с Россией?

Довольно просто выяснить взгляды коронного канцлера, так как известно, что осенью 1602 г. он обратился к королю с проектом союза между Россией и Речью Посполитой, который должен был быть скреплен браком между Сигизмундом III и дочерью Бориса Годунова Ксенией[552].

Канцлер не был первым, кто предложил такой способ укрепления взаимоотношений между государствами. Подобные проекты появились и стали обсуждаться общественным мнением Речи Посполитой почти с самого момента вступления на русский трон новой династии.