Русское дворянство времен Александра I

Именно социальное происхождение декабристов сделало их маловероятными сторонниками столь дерзких прямых действий, преследующих столь же дерзкие цели. Пожалуй, самым примечательным в их конфронтационном неповиновении как в Санкт-Петербурге, так и в Украине зимой 1825/26 года было то, что восстания, которые они там возглавили, вообще произошли. Смесь ретроспективного изумления и восхищения пронизывает замечание о декабристах, которое сделал в своей автобиографии анархист М. А. Бакунин (1814–1876), ставший, вместе с Карлом Марксом, одним из основателей Первого интернационала:

Несколько сот человек, родившихся, живших в привилегированной обстановке и занимавших более или менее блестящие и доходные места в обществе, принесли себя в жертву, отдали себя на заклание, чтобы уничтожить привилегии и освободить своих рабов, — вот чего никогда не видано было ни в одной стране и что действительно имело место в России[960].

Хотя Ленин точно так же поместил декабристов в их классовый контекст («лучшие люди дворянства», но неизбежно поэтому «страшно далекие от народа»), последующая советская историография — к примеру, М. В. Нечкина как типичный ее представитель, — неизменно ссылаясь на изречение Ленина как на аксиоматику, предпочитала тем не менее помещать декабристов в контекст революционной традиции России как ее отцов и первых мучеников, а не подчеркивать их социальное происхождение. Идеализация их выдающегося мученичества на благо революционного дела означала, что сами декабристы стали в некотором роде священными, а историография часто граничила с агиографией. Т. В. Орлова отмечает, что в советской литературе произошла канонизация образа декабристов[961].

Эту тенденцию, конечно, можно проследить от Ленина к Александру Герцену, создавшему в XIX веке устойчивую мифологию декабристов. Постсоветские российские историки этого периода, признавая идеологическую тенденциозность своих предшественников, потенциально вредную идеализацию и преувеличения, стремились восстановить равновесие, чтобы более всесторонне взглянуть на сильные и слабые стороны декабристов как в их современном контексте, так и в контексте «освободительного движения», кульминацией которого стала большевистская революция в октябре 1917 года.

Однако недавнее российское исследование удивительно лестно определяет «декабризм» как «нетерпеливое, пылкое, часто пристрастное служение идеям, которые составляли мыслительную атмосферу всего русского дворянского общества последней трети XVIII — первой трети XIX века». Определение, данное тем же исследователем самим декабристам, столь же лестно свидетельствует и о сохранении по сей день различных интерпретаций их истории. И. Ф. Худушина считает их не чем иным, как «последовательным выражением благородного мировоззрения», основными принципами которого были «честь, благородство и преданность интересам отечества»[962]. Тем не менее, хотя может быть трудно не согласиться с этой лестной оценкой того, что олицетворяли собой декабристы, к несколько иным выводам приводят как восприятие декабристов современниками, так и непреднамеренные результаты их импульсивных действий. Именно к этим выводам мы сейчас и обратимся.

Создание официальной исторической версии восстания декабристов

Явное свидетельство нежелания Николая I забыть первый день своего правления пришлось на 14 декабря 1848 года. Двадцать третья годовщина восстания была отмечена публикацией тиражом всего в двадцать пять экземпляров «Исторического описания 14 декабря 1825 г. и предшествовавших ему событий», которое было подготовлено М. А. Корфом на основе собственных воспоминаний Николая I о событиях того дня, дополненных некоторым числом официальных документов, отчетов и мемуаров[963]. Акцент сделан на решающей роли, которую сыграл Николай I в подавлении восстания и наказании его участников, что побудило одного комментатора описать текст Корфа как граничащий «скорее с панегириком, чем с историей»[964].