Русское дворянство времен Александра I

Предполагалось, что предводители помогут губернаторам определить количество ополченцев от каждой губернии и организовать индивидуальные пожертвования от помещиков. В ответ правительство увеличило привилегии дворян, а также (с 1808 года) увеличило число дворян, имеющих право голоса на выборах собрания, за счет снижения установленного имущественного ценза. Таким образом, по мере военной мобилизации России накануне 1812 года возрастала зависимость правительства от добровольной помощи дворянства, особенно благодаря добрым услугам его предводителей. В результате чувство долга правительства по отношению к дворянскому сословию усилилось вместе с соразмерным усилением его атавистического стремления к служению, которое всегда было основной чертой русского дворянства[326].

Среди многих важных функций предводителей было руководство дворянскими собраниями, представление царю нужд дворянства, управление и распределение казны дворянского сообщества и сбор и проверка информации о рождении дворян, а также об их поведении, образе жизни и богатстве. И сословные вопросы, и вопросы местного самоуправления входили в компетенцию губернских предводителей дворянства. Значение их статуса и функции в местной администрации было подчеркнуто указом от 4 декабря 1816 года, в котором они определялись как вторые после губернатора и его заместителя в случае его болезни или отсутствия. В этом случае предводители должны были возглавить все те губернские комитеты, членами которых они в любом случае были ex officio[327].

Предводитель дворянства: пример из Нижнего Новгорода

Областной архив Нижнего Новгорода содержит неопубликованные документы, которые позволяют нам узнать больше о требованиях, предъявляемых к предводителям центральным правительством, характере их взаимоотношений и о том, как от них требовалось поддерживать контакт с чиновниками в Санкт-Петербурге.

Так, в письме от 16 октября 1802 года В. П. Кочубей представляется новым министром внутренних дел губернскому предводителю дворянства Нижнего Новгорода князю П. С. Трубецкому. Он сообщает Трубецкому, что «счел необходимым установить [свой] первый контакт с уважаемыми предводителями дворянства», чтобы сообщить им, что они «должны иметь право делать представления о социальных потребностях дворянства». Кочубей предписывает, что «все социальные нужды любого рода должны всегда направляться министру внутренних дел», даже если эти заботы могут быть в компетенции других министерств. Он обязался рассматривать каждое дело по существу и принимать соответствующее решение. В отрывке, который мог быть взят прямо со страниц одной из «Петербургских повестей» Николая Гоголя, письмо содержит точные инструкции о том, как предводитель должен общаться с министерством, вплоть до правильной формы обращения на почтовом конверте, а именно: «Министру внутренних дел из такого-то места, год, число и месяц, от такого-то предводителя дворянства»[328].

Точно так же письмо князя Трубецкого, датированное всего одиннадцатью днями позже, 27 октября 1802 года, арзамасскому уездному предводителю Е. А. Чемоданову, дает некоторое представление о взаимоотношениях между губернскими и уездными предводителями и о том, что первые ожидали от вторых. Речь идет о просьбе от губернатора Нижнего Новгорода А. М. Руновского Чемоданову об «общественных нуждах и сборах» дворянства, которую он отправил и другим уездным маршалам. Руновский просил Чемоданова «в соответствии с приказом Его Императорского Величества» собрать искомую информацию в соответствии с шаблоном, который использовался в течение последних трех лет, и отправить ее под своей подписью в канцелярию гражданского губернатора. В письме Трубецкого, явно напоминающем Чемоданову о том, что Руновский все еще ждет его ответа, делается следующий вывод:

Предполагая с моей стороны что вы милостивый государь мой от его превосходительства отношения с приложением форм уже получили я уверен что вы приложите всевозможное и непременное старание к точному и скорейшему исполнению высочайшей воли его императорского величества и повеленные ведомства доставите ко мне как возможно наискорее к моему подписанию и чрезь отличное ваше к службе усердие и не менее собственно ко мне ваше благорасположение. В протчем с истинным почитанием и преданностью честь имею прибыть[329].

Тон и стиль письма Трубецкого, хотя, несомненно, стандартные для того времени, на мой взгляд, представляют собой межличностный дискурс, основанный на уловке, лести и снисходительности. Более того, в нем есть тревожный намек на угрозу в связи с невыполнением задачи быстро и точно на том основании, что все в равной степени подотчетны в вопросах выполнения царского приказа.