Русское язычество. Мифология славян

Наконец, рута вырастает на могиле пана, убитого своею паньею:

Пани пана забила,
В огородку его сховала,
Рутку на нем посияла:
«Росни, рутко, високо,
Як пан в земли глибоко».
А рутка ся збахтала,
Аж до викна достала.

(Белорусский вариант этой песни послужил Мицкевичу основою для его баллады «Лилии».)

В тех же значениях, в каких является в песнях рута одна, она является вместе с мятою и даже как бы составляя одно растение с двойным названием рута-мята. В свадебных песнях дружки спрашивают невесту: зачем она более не ходит в сад и не полет своей руты-мяты? Невесте влагается такой ответ: «Уже мне теперь, подружки, не до руты, когда связали с Иваном руки»:

«Чому ти, Марусенько, у сад не ходиш,
Ой, чому ти рути-мяти не полеш?» —
«Ой, тепер мини, дивочки, не до рути,
Що звязали из Иваньком руки», —

то есть теперь уже она лишается девства, выходя замуж. Оставляя родительский дом, невеста хочет выразить мысль, что мать, разлучившись с дочерью, будет скучать о ней и, вспомнив лета ее девства, заплачет; она говорит к матери: «Вставай, матушка, раненько, поливай мою руту-мяту частенько, поздними вечерними зорями — своими частыми слезами».

Ой, оддаеш мене, матинко, од себе
Зостаеться рута-мята уся в тебе.
Уставай, моя матинко, раненько,
Та поливай руту-мяту частенько,
Пизними вечирними зорями
И своими дрибними слизами.

Прополоть (в смысле не выполоть другую траву между рутою, а вырвать ту самую, о которой идет речь) руту-мяту значит овладеть любовью девицы.

Посию я руту-мяту над водою,
Та вродиться рута-мята з лободою.
Ой, хто тую руту-мяту прополе,
То той мене, молодую, пригорне.

Подобно тому, как рута, и рута-мята, враждебная половой любви, может служить символом любви родственной: женщина, ожидавшая к себе отца и мать, садит руту-мяту, но рута-мята не принимается — это символ того, что от бедной женщины отрекаются родные.

По городу хожу,
Руту-мяту сажу;
Рута-мята та не принялася,
Родинонька видриклася.
Та казали люде:
«Батько в гости буде»,
А батенько ииде,
На двирь не погляне.

Рута является также с шевлиею символом разлуки с милым, а соединение с ним выражается образом вырывания этих растений по следам возлюбленного.

Нема мого миленького, нема его тута,
Посходила по слидонькам шевлия та рута;
Я шевлию пересию, руту пересмичу,
Таки свого миленького к соби перекличу!

Мята одна, подобно руте, носит эпитет крутой и является почти совершенно в тех же образах и всегда в том же смысле, как и рута; напр., девица сеет крутую мяту между берегами — ей тяжело от врагов; она решается сорвать верхи у крутой мяты — уже ее враги спать легли.

Ой, посию круту мяту промеж берегами,
Ой, як мени та тяженько перед ворогами.
Ой, буду я крутий мяти вершечки зривати,
Та вже мои вороженьки полягали спати, —

подразумевается: она уйдет на свидание с молодцом; здесь то же, что и в вышеприведенной песне о руте. Отказывая молодцу во взаимности, девица говорит ему: «Не ходи по избе, не топчи кудрявой мяты».

Не ходи по хати,
Не топчи кудрявой мяти, —

напротив, предаваясь милому, она просит его вместе с нею походить по избе и потоптать кудрявую мяту:

Ой, походимо по хати,
Потопчимо, мий миленький,
Кудрявую мяту.

Девица, желая молодцу дать знать аллегорически, что она не очень податлива, на вопрос его: «Не из барвинка (символ любви) ли ты свита?» — отвечает: «Нет, не из барвинка, а из кудрявой мяты».

«Либонь же ти, дивчинонько,
З барвиночку звита?» —
«Не з барвинку, не з барвинку,
З кудрявой мяти…»

Подобно тому, как невеста, уходя из родительского дома, поручает матери ходить за своею рутою-мятою, так невеста поручает своей матери мяту, которая пригодится ее младшей сестре, остающейся пока в девичестве. Эта сестра будет украшать себя мятою и любоваться ее благовонным запахом.