Русское мессианство. Профетические, мессианские, эсхатологические мотивы в русской поэзии и общественной мысли

Из избраннных тебя избрал я, Русь!
И не помилую, не отступлюсь.
Бичами пламени, клещами мук
Не оскудеет щедрость этих рук.
…………………………………..
Тебя живьем свежуют палачи —
Радетели, целители, врачи.
И каждый твой порыв, и каждый стон
Отмечен мной, и понят, и зачтен.

…………………………………..

Замыслишь единенье всех людей?
Заставлю есть зарезанных детей.
Ты взыскана судьбою до конца:
Безумием заквасил я сердца
И сделал осязаемым твой бред.
Ты лучшая! Пощады лучшим — нет!
В едином горне за единый раз
Жгут пласт угля, чтоб выплавить алмаз.
А из тебя, сожженный мой народ,
Я ныне новый выплавляю род!

(«Благословение», 1923)

Осознавая себя последним римлянином, пережившим падение империи, поэт стремится воплотить в своих строфах все трагическое величие эпохи, которая, в свою очередь, составляет лишь звено в цепи других исторических эпох и, возможно, лишь предваряет эпоху нового расцвета. Профетическая устремленность Волошина направлена на воссоздание распавшейся «связи времен» в период длящегося Апокалипсиса. Себя и своих собратьев, «мудрецов и поэтов» он видит хранителями «зажженных светов», которые, согласно брюсовскому предсказанию, надлежало унести в пещеры и там сохранить для грядущих поколений:

Кто передаст потомкам нашу повесть?
Ни записи, ни мысли, ни слова
К ним не дойдут: все знаки слижет пламя
И выест кровь слепые письмена.
…………………………………
Свидетели великого распада,
Мы видели безумья целых рас,
Крушенья царств, косматые светила,
Прообразы Последнего Суда:
Мы пережили Илиады войн
И Апокалипсисы революций.

(«Потомкам», май 1921)

Живописуя жестокую реальность революционной России — кровь, глад, мор, богоборческое кощунство, братоубийственную резню, — поэт указывает единственный достойный путь для тех, кто не поддался до конца безумию. Он призывает, «в себе самих укрыв солнце», стать связующим звеном между прошлым и будущим, донести до потомков хотя бы часть бесценных сокровищ культуры.

В каком-то аспекте кредо Волошина совпадает с идеями авторов второго после «Вех» программного сборника статей русских мыслителей «Из глубины» (1918) — с призывами осмыслить свои корни и строить новое общество, учитывая все печальные издержки национальной истории. Размышления о судьбе народа, о трагизме его исторического опыта всегда спроецированы у поэта в настоящее и отчасти — в будущее.

В поэме «Россия» (1924) Волошин, подвергая скрупулезному анализу «русскую идею» в ее историческом аспекте, делает немало остроумных и тонких заключений. Его рассуждения о свойствах русского характера во многом совпадают с выводами Бердяева и ряда других мыслителей эпохи. Среди прочего здесь присутствует и печальное пророчество-резюме:

Все наши достиженья в том, что мы
В бреду и корчах создали вакцину
От социальных революций: Запад
Переживет их вновь, и не одну,
Но выживет, не расточив культуры.

В целом философская лирика Волошина времен Гражданской войны воспринимается как своеобразный поэтический трактат, анализирующий и представляющий в художественных образах пресловутую «русскую идею», «пути России». И этим творчество Волошина уникально, поскольку никто из его современников и собратьев по цеху никогда не пытался столь глубоко и всесторонне рассмотреть прошлое, настоящее и будущее России. Пытаясь заглянуть в будущее, поэт не полагается на одно лишь пророческое озарение (которое часто подводило его современников), но опирается на исторические закономерности, на выведенные им самим этнопсихологические модели. Его прогнозы сугубо реалистичны и лишены излишнего романтического флера. Он видит и чувствует в революционных катаклизмах то, что увидели и почувствовали в них мы спустя несколько поколений, — и в этом замечательное отличие волошинского профетизма как от мистической апологетики Советов в творчестве недавних символистов, так и от захлебывающихся футуристических панегириков светлому будущему, воплощенному в новой власти.

17. Светлый Апокалипсис