Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Григорович далек от неприятия самого факта промышленного развития страны. Он также не склонен считать, что рабочая среда уступает в своем нравственном развитии патриархальному крестьянству. «Если б фабричные составляли особое сословие, совершенно отделенное от других сословий простонародья, — дело иное; но ткач, в сущности, все тот же хлебопашествующий крестьянин. Рано ли, поздно ли, он возвращается к дому; стан служит только временным, вспомогательным средством…» Тем не менее роковым для патриархальной деревни выглядит бунтарство таких, как Захар и Григорий. Они-то, по сути, и являются главными, по значимости, героями произведения, разрушительная и бессмысленная сила которых ломает устоявшийся быт старой деревни. Григорович отдает предпочтение «семейным идеалам» такой деревни, ее «здравому житейскому смыслу, который заключается в безусловной покорности и полном примирении со скромной долей…».

Домостроевскому деспотизму «семьянистого мужика» Глеба противопоставлен нравственный бунт его младшего сына Ванюши. Он отказывается жениться на Дуне, полюбившей Григория, и добровольно идет в солдаты вместо своего соперника. В этом образе Григорович пытается продемонстрировать лучшие национальные черты народного характера. Образ Ивана — апофеоз благородного, героического «типа славянского племени», который, по мнению писателя, так часто встречается в простонародье.

Однако и Иван, и Дуня, и богобоязненный дедушка Кондратий, которых Григорович наделяет чертами христианской кротости, противопоставляя их «каменным сердцам» людей, отравленных духом наживы или бесшабашного озорства, выглядят персонажами достаточно схематичными. В известном смысле Григорович отвлекается в своем романе от вопроса о крепостном праве и взаимоотношениях крестьян и помещиков. Главное зло народной жизни, как уже было сказано, он усматривает в разложении устоев патриархального быта под влиянием фабрик и вызванного их развитием падения «народной нравственности».

В то же время в среде рыбаков-арендаторов, свободных от барщины и помещичьего произвола, писатель пытался найти «исконные» патриархальные отношения, основанные на свойственных народу благородных моральных принципах. Однако реальностью все же остается разложение «крепкой» крестьянской семьи, опирающейся на патриархальные нормы домостроя и утверждение мировидения бесшабашных странников вроде Григория и Захара.

Тот же тип крестьянского мироощущения встречается и в следующем романе Григоровича «Переселенцы» (1855). Здесь писатель возвращается к жизни крепостной деревни, рассказывая о злоключениях семьи обедневшего и опустившегося оброчного крестьянина Тимофея Лапши, переселенного его помещиком в далекие степные края и в сущности обреченного на гибель. В «Переселенцах» читатель видит «бродячую Русь». Но существенно то, что другой Руси в многостраничном романе Григоровича как будто бы и нет. Даже та часть произведения, которая рассказывает о жизни семьи Тимофея Лапши в родной деревне до переселения, характеризуется атмосферой неустойчивости существования и непреходящей тревоги. Переживания такого рода вызваны прежде всего присутствием во втором плане повествования неуемного бродяги и вора Филиппа, брата Тимофея Лапши. Он — непреходящая угроза существованию не только братниного семейства, но и всей деревни, которая потому и отторгает от себя не только Тимофея, но и его терпеливую, работящую жену Катерину, вместе с их многочисленным потомством. Фигура Филиппа грозной тенью нависает над жизнью Лапши вплоть до самого финала «романа из народного быта». А рядом с нею возникают фигуры нищих во главе с безжалостным Верстаном. Только к финалу этот морок, кажется, рассеивается — преступники наказываются, но и Тимофей Лапша, не вынесши тягот крестьянской жизни, а главное — страхов, внушенных ему прежде всего его братом, оставляет этот бренный мир.

По логике развития сюжета нет другого объяснения бедственному положению семьи Лапши, его личным недостаткам, кроме влиятельной силы бродячего Филиппа, который втянул в свое воровское бродяжничество сына и довел до безумия собственную жену. Жалкое зрелище представляют собой изба и двор Лапши: «…смотреть было решительно не на что: если и выглядывало кой-где хозяйственное орудие, то все до такой степени было ветхо и запущено, что доброму мужику оставалось только плюнуть или пожать плечами»[349]. И сама внешность сорокапятилетнего крестьянина оправдывала данное ему прозвище. Он не то чтобы был чрезмерно тощ, белокур и длинен, но все его существо, казалось, было насквозь пропитано переминаньем и мямленьем. Он представлял «совершеннейший тип бессилия и слабости». Лучшей радостью для него было то, когда о нем громко жалели или начинали заодно с ним вздыхать и охать. Он и сам расстройство своего хозяйства видел в беспутном поведении брата. И его нельзя было более осчастливить, признав это обстоятельство.