Читаем Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто полностью

В «Семейной хронике» аксаковское повествование начинается с драматического рассказа о переселении семисотлетнего дворянского семейства Степана Михайловича Багрова, дедушки мальчика, от имени которого ведется повествование, из Симбирской губернии в новое, Уфимское наместничество. Поводом для этого крупного, кардинально меняющего жизнь сотен людей поступка послужило лишь одно личное чувство Степана Михайловича: в старом имении выросло поколение новых хозяев, которым стало неудобно вместе править на общей земле, а дедушке, «нетерпеливому, вспыльчивому, прямому и ненавидящему домашние кляузы, сделалась такая жизнь несносною»[361]. К тому же и приобретение новых земель в башкирских степях было в ту пору делом легким и минимально затратным. Довольно было устроить пир для аборигенов, преподнести им незначительные подарки, и огромные пространства земли закреплялись за переселенцами, причем границы устанавливались исключительно «на глаз» — к примеру, «от сухой березы до лисьих нор».

Обозначаемая, но конечно же не называемая автором фундаментальная основа этого действия — произвол — проистекала не только из всего строя тогдашней русской жизни, но и из характера Степана Михайловича. Он был прямодушен, исключительно эгоистичен, вспыльчив, но отходчив («прошел гнев, прошла и вина»), смел до отчаяния, образован в самой малой степени, но с природным умом, хозяйственно рационален, то есть всегда соблюдал свой интерес, не доводя до разорения крепостных крестьян. Его хозяйские качества автор видит в том, что он не торчит день и ночь при крестьянских работах, не стоит часовым при ссыпке и отпуске хлеба, но смотрит редко да метко. И если Степан Михайлович замечает дурное, особенно обман, то уже не спускает никому. Правда, как наказывают провинившихся, читатель не узнает. Но помещик не отнимает у крестьян их собственные дни, не накладывает денежное взыскание, не отсылает в другую вотчину. А что же? Аксаков об этом умалчивает, и читателю остается только догадываться, как наказываются крестьяне барином, который в гневе бывает весьма лют. Впрочем, ошибиться в разрешении этого вопроса вряд ли возможно.

На новом месте, в Бугурусланском уезде Уфимского наместничества, дедушка выбрал для себя лучшие земли, но вопреки сложившейся практике не присвоил их себе за бесценок, а заплатил хоть и мало, но все же столь дорого, как никто тогда не платил, тем самым и здесь поступив правдиво и по собственному произволу. Аксаков точно воспроизводит переселение как рациональную и вместе с тем тяжкую жизненную ситуацию. Со всем скарбом, с чадами и домочадцами, со ста восемьюдесятью крепостными крестьянами, насильно оторванными от своих насиженных мест, переезжает Степан Михайлович Багров на новые земли. Делает он это весело, с азартом и в то же время разумно. Так, на новые места осенью отправляются «двадцать тягол», взяв с собой сохи, бороны и семенную рожь. Они вспахали целину, «обработали двадцать десятин озимого посеву, то есть переломили непареный залог и посеяли рожь под борону; потом подняли нови еще двадцать десятин для ярового сева, поставили несколько изб и воротились на зиму домой. В конце зимы другие двадцать человек отправились туда же и с наступившею весною посеяли двадцать десятин ярового хлеба, загородили плетнями дворы и хлевы, сбили глиняные печи и опять воротились…; но это не были крестьяне, назначаемые к переводу; те оставались дома и готовились к переходу на новые места…»[362]

Разумность действий помещика при организации переезда неоспорима. Но автор не скрывает и того, сколь тяжела перемена места жительства для крестьян, и прежде всего в нравственно-психологическом смысле. «Переселение, тяжкое везде, особенно противно русскому человеку; но переселяться тогда в неизвестную басурманскую сторону, про которую, между хорошими, ходило много и недобрых слухов, где, по отдаленности церквей, надо было и умирать без исповеди и новорожденным младенцам долго оставаться некрещеными, — казалось делом страшным!..»[363]

Но вот тяготы переселенцев в пути кончились, и Аксаков рисует едва ли не идиллические картины. Первый же урожай на новых местах был неслыханным, баснословным, что, естественно, ободрило крестьян. Читатель постепенно начинает понимать, что хозяйственные успехи деда Багрова определяются тем, что он с крестьянами живет общим делом и крепостная зависимость последних становится в таких условиях как бы неактуальной, оттого и не проступает на поверхности сюжета «Хроники» там, где главным героем является помещик Степан Багров. Крестьяне, воодушевленные его «духом», так «привыкли работать настоящим образом, что скоро обстроились и обзавелись, как старожилы, и в несколько лет гумна Нового Багрова занимали втрое больше места, чем самая деревня, а табун добрых лошадей и стадо коров, овец и свиней казались принадлежащими какому-нибудь большому и богатому селению»[364].

Перейти на страницу:

Все книги серии Русское мировоззрение

Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII — середины XIX столетия
Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII — середины XIX столетия

Авторы предлагают содержательную реконструкцию русского мировоззрения и в его контексте мировоззрения русского земледельца. Термин «русское» трактуется не в этническом, а в предельно широком — культурном смысле. Цель работы — дать описание различных сторон этого сложного явления культуры.На начальном этапе — от Пушкина, Гоголя и Лермонтова до ранней прозы Тургенева, от Новикова и Сковороды до Чаадаева и Хомякова — русская мысль и сердце активно осваивали европейские смыслы и ценности и в то же время рождали собственные. Тема сознания русского человека в его индивидуальном и общественном проявлении становится главным предметом русской литературной и философской мысли, а с появлением кинематографа — и визуально-экранного творчества.

Виктор Петрович Филимонов , Сергей Анатольевич Никольский

Литературоведение
Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто
Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Авторы продолжают содержательную реконструкцию русского мировоззрения и в его контексте мировоззрения русского земледельца.В рассматриваемый период существенно меняется характер формулируемых русской литературой и значимых для национального мировоззрения смыслов и ценностей. Так, если в период от конца XVIII до 40-х годов XIX столетия в русском мировоззрении проявляются и фиксируются преимущественно глобально-универсалистские черты, то в период 40–60-х годов внимание преимущественно уделяется характеристикам, проявляющимся в конкретно-практических отношениях. Так, например, существенной ориентацией классической литературной прозы становится поиск ответа на вопрос о возможности в России позитивного дела, то есть не только об идеологе, но и о герое-деятеле. Тема сознания русского человека как личности становится главным предметом отечественной литературы и философии, а с появлением кинематографа — и визуально-экранного творчества.

Виктор Петрович Филимонов , Сергей Анатольевич Никольский

Литературоведение

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Дом толкователя
Дом толкователя

Книга посвящена В. А. Жуковскому (1783–1852) как толкователю современной русской и европейской истории. Обращение к далекому прошлому как к «шифру» современности и прообразу будущего — одна из главных идей немецкого романтизма, усвоенная русским поэтом и примененная к истолкованию современного исторического материала и утверждению собственной миссии. Особый интерес представляют произведения поэта, изображающие современный исторический процесс в метафорической форме, требовавшей от читателя интуиции: «средневековые» и «античные» баллады, идиллии, классический эпос. Автор исследует саму стратегию и механизм превращения Жуковским современного исторического материала в поэтический образ-идею — процесс, непосредственно связанный с проблемой романтического мироощущения поэта. Книга охватывает период продолжительностью более трети столетия — от водружения «вечного мира» в Европе императором Александром до подавления венгерского восстания императором Николаем — иными словами, эпоху торжества и заката Священного союза.

Илья Юрьевич Виницкий

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Образование и наука / Документальное