Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

В первые годы семейной жизни Куролесов вел себя скромно. Однако дома жил мало, все — в разъездах. Тем не менее он сумел привести в порядок расстроившееся имение Прасковьи Ивановны, которое из-за плохого управления было запущено, а крестьяне избалованы. Любопытно, что Михаил Максимович начал с того, что принялся за перевод крестьян на новые места (вспомним практику Багрова-деда), а старые земли выгодно продал. Купил около семи тысяч десятин отличной земли. Там поселил он триста пятьдесят душ. Имение вышло отменно выгодным, поскольку поблизости были рынки сбыта. В других местах он еще купил более двадцати тысяч десятин чернозему с довольным количеством дровяного и даже строевого лесу и там поселил пятьсот душ. Кроме того, в Симбирской губернии он еще «купил степь». (Похоже, колонизаторское освоение целинных земель толковалось Аксаковым как одно из непременных условий успешного ведения помещичьего хозяйства вообще.)

Резиденцию свою и своей супруги Куролесов воздвиг в ее родовом имении: великолепный господский дом со всеми принадлежностями, обустроенный на славу. Поставлен дом был на большом косогоре, из которого били более двадцати чудных родниковых ключей. Все это охватывалось богатым плодовитым садом. «Внутреннее хозяйство дома, прислуга, повара, экипажи, лошади — все было устроено и богато и прочно. Окружные соседи… и гости из губернского города не переводились…: ели, пили, гуляли, играли в карты, пели, говорили, шумели, веселились. Парашеньку свою Михайла Максимович одевал, как куклу, исполнял, предупреждал все ее желания, тешил с утра до вечера, когда только бывал дома…»[373] Добрые люди дивились такому счастью, а злые завидовали.

Авторитет Михаила Максимовича рос. Но со временем стали распространяться слухи, что супруг Прасковьи Ивановны «не только строгонек, как говорили прежде, но и жесток, что, забравшись в свои деревни … он пьет и развратничает, что там уже набрана у него своя компания, пьянствуя с которой он доходит до неистовства всякого рода, что главная беда: в пьяном виде немилосердно дерется безо всякого резону и что уже два-три человека пошли на тот свет от его побоев, что исправники и судьи обоих уездов, где находились его новые деревни, все на его стороне, что одних он задарил, других запоил, а всех запугал; что мелкие чиновники и дворяне перед ним дрожат, потому что он всякого, кто осмеливался делать и говорить не по нем, хватал среди бела дня, сажал в погреба или овинные ямы и морил холодом и голодом на хлебе да на воде, а некоторых без церемоний дирал немилосердно какими-то кошками. Слухи были не только справедливы, но слишком умеренны; действительность далеко превосходила робкую молву. Кровожадная натура Куролесова, воспламеняемая до бешенства спиртными парами, развивалась на свободе во всей своей полноте и представила одно из тех страшных явлений, от которых содрогается и которыми гнушается человечество. Это ужасное соединение инстинкта тигра с разумностью человека…»[374] Прасковья Ивановна если и слышала обо всем, то тут же с негодованием отвергала все слухи. Так что двуликий Михаил Максимович быстро развивал свои «таланты» и наконец начал безнаказанно совершать неслыханные по своей уродливости дела.

За повествованием Аксакова чувствуется, что ему самому хочется понять противоречивую натуру Куролесова, найти объяснение, как в его персонаже могут уживаться «инстинкт тигра» и человеческий разум. Однако, как говорил об Аксакове Добролюбов, «возвыситься над действительностью» с тем, чтобы составить о ней верное представление и дополнить свое описание пониманием, ему удается далеко не всегда.

Пока Куролесов был занят увлекающими его делами хозяйства, сообщает нам Багров-внук, его инстинкты смирялись, и он отвечал званию умного, деятельного и почтительного хозяина. Повествователь подчеркивает, что помещик Куролесов постоянно имел в виду благосостояние крестьян, совсем как его оппонент Степан Михайлович Багров. Как и этот последний, Куролесов был суров в наказании виновных, но справедлив и не ставил крестьянину всякого лыка в строку. Он позволял себе время от времени гульнуть денек-другой, но хмель и буйство быстро слетали с него, и он снова бодро возвращался к своему делу. Именно дело, лежавшее на плечах Куролесова, отвращало его от разгула страстей. Дело спасало. Но заметим при этом: не рутинное дело повседневной заботы о таком хозяйстве, как, например, у Затрапезных из «Пошехонской старины», а дело новое и даже экзотическое — освоение новых земель, в котором он, как и Багров-дед, объединялся со всеми, в том числе и с крепостными крестьянами. Мир для него обновлялся, не напоминая о своей рабской подоплеке.