Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов XIX сто

Вот несомненно смелый офицер капитан Болхов, который приехал на Кавказ «получить майора», Анну на шею и Владимира и который без всего этого вернуться в Россию не может. Этого, по его словам, от него на Родине все ожидают и даже требуют. Когда же автор спрашивает, что за дело ему до мнения других людей, которых, может быть, и уважать не стоит, Болхов отвечает: «Правда, что я этих господ знать не хочу и, верно, они тоже очень мало обо мне заботятся; но уж так устроен человек, что я их знать не хочу, а из-за них гублю лучшие года, все счастие жизни, всю будущность свою погублю»[487].

А вот молодой офицер из бедной дворянской семьи, который нацелен на военную карьеру всем своим предыдущим образованием и который очень дорожит двойным жалованьем, которого, впрочем, при тщательно произведенном подсчете, оказывается, едва хватает на сносное походное существование, и при этом табак чуть ли не относится в разряд предметов роскоши.

Или капитан Тросенко. Он из истинных «кавказцев», то есть служит здесь чуть не всю свою военную жизнь и без Кавказа себя уже не мыслит. «…А я вот сел тут, — мне здесь и дом, и постель, и все»[488]. Капитан этот — человек вне и помимо военной службы столь ограниченный, что служба на Кавказе для него есть своеобразный способ быть отмеченным на родине, где на него смотрят как на личность и нечто особенное. «На балу у губернатора…», «Сама губернаторша…», «Молодой человек, знаете, штаб-офицер с Анной и Владимиром — это много значит в России…», — делится он своими воспоминаниями о недавнем отпуске. А кроме того, «…и поел я славно эти два месяца!» и «шампанского выпили в эти два месяца, так это страх!». Впрочем, он по-своему даже счастлив, так как не сознает нищеты своего существования, а из значимых в будущем событий отмечает лишь неизбежность своей, как и любого другого человека, кончины: подстрелят когда-нибудь, так не все ли равно где?

Но если офицеры в той или иной форме сами свободно выбирают свою жизнь, то в отношении солдат это суждение неверно. Двадцатипятилетняя государева служба при полном распоряжении его личной судьбой — удел русского солдата-крестьянина. Впрочем, Толстой лишь изредка дает знать о прошлой или возможной будущей жизни рядовых воинов. Например, если за много лет на два посланные домой письма солдату не пришло ни одного ответа, то, верно, либо умерли, либо живут в бедности и еще одного старого человека — почти нахлебника — домой не ждут.

В кавказском цикле Толстой начинает пробовать себя и в размышлениях о русском духе, к чему неоднократно будет возвращаться позднее, в данном повествовании сравнивая его с воинским духом — храбростью «южных народов». По его мнению, дух южан основывается на «скоро воспламеняемом и остывающем энтузиазме». Дух русского солдата иного рода. Его трудно разжечь, как и погасить. «Для него не нужны эффекты, речи, воинственные крики, песни и барабаны: для него нужны, напротив, спокойствие, порядок и отсутствие всего натянутого. В русском, настоящем русском солдате никогда не заметите хвастовства, ухарства, желания отуманиться, разгорячиться во время опасности: напротив, скромность, простота и способность видеть в опасности совсем другое, чем опасность, составляют отличительные черты его характера»[489].

Толстой не ограничивается общими констатациями, а предпринимает своеобразный социологический анализ, даже попытку создания типологии русского солдата. Среди разнообразия типов им выделяются три основных: покорные (хладнокровные и хлопотливые), начальствующие (суровые и политичные), отчаянные (забавники и развратные). «Покорные хладнокровные» — тип, встречающийся чаще всего и наиболее милый, «соединенный с лучшими христианскими добродетелями: кротостью, набожностью, терпением и преданностью воле божьей, — есть тип покорного вообще. Отличительная черта покорного хладнокровного есть ничем не сокрушимое спокойствие и презрение ко всем превратностям судьбы, могущим постигнуть его. Отличительная черта покорного пьющего есть тихая поэтическая склонность и чувствительность; отличительная черта хлопотливого — ограниченность умственных способностей, соединенная с бесцельным трудолюбием и усердием…Тип отчаянного, точно так же как и тип начальствующего, хорош в первом подразделении — отчаянных забавников, отличительными чертами которых суть непоколебимая веселость, огромные способности ко всему, богатство натуры и удаль, — и так же ужасно дурен во втором подразделении — отчаянных развратных, которые, однако, нужно сказать к чести русского войска, встречаются весьма редко, и если встречаются, то бывают удаляемы от товарищества самим обществом солдатским. Неверие и какое-то удальство в пороке — главные черты характера этого разряда»[490].

Впрочем, в произведениях кавказского цикла автор делает только первые пробные наброски своих героев из солдатской массы и в дальнейшем уже не возвращается к социологическим клише.