Что касается последствий для архиерейских кафедр, то Игорь Корнильевич Смолич считал, что они даже выиграли от секуляризации. Прямой хозяйственный ущерб потерпели только три кафедры – Казанская, Новгородская и Ростовская, где ежегодный доход превышал 3 и 5 тысяч рублей, которые были положены от государства. Остальные кафедры выиграли – оклад, положенный от казны, превышал их бывший доход от имений.
Более того, архиерейские дома смогли избавиться от огромного количества церковных, архиерейских приказчиков, которые занимались хозяйственным управлением церковных имений. Соответственно, от них можно было избавиться, оставить канцелярию, певчих, другие, необходимые архиерею службы.
Иначе дело обстояло с монастырями. И здесь последствия реформы были двойственными. С одной стороны, они, как и архиерейские кафедры, лишались громоздкого хозяйственного аппарата, который был необходим для управления своими, часто очень обширными деревнями и земельными владениями. Ранее очень богатым монастырям это могло пойти на пользу. Для не очень богатых монастырей секуляризация стала ударом. И не только в хозяйственном плане, но и в плане организации монашеской жизни.
Потому что фактически монастыри после секуляризации не имели возможности следовать общежительному уставу, потому что у братии не было возможности работать на неких общих работах и себя прокормить. Их сады, огороды и покосы не обеспечивали потребности крепких и духовно устойчивых монашеских общин.
И хотя правительство постоянно предписывало учреждать общежительные монастыри, но фактически условий для существования таких монастырей не было. А если нет общежительного монастыря, уровень горения духовной жизни падает. Их и так было не очень много к моменту секуляризации.
Например, из женских монастырей был только один общежительный монастырь в Александровой слободе на всю русскую церковь. С мужскими монастырями было не так. Многие мелкие пустыни были общежительными, но все равно по ним был нанесен существенный удар.
Например, существует монастырь с 50 насельниками, который чудом попал в штат, возможно, даже по первому классу, но государство дало ограничение в 33 человека, не больше. Что может сделать игумен? Игумен собирает братию и говорит: «Братья, мы не можем соблюдать наш общежительный устав, работать нам не на чем, земли у нас больше нет, прокормиться не можем. Поэтому 30 человек будут получать достаточно ограниченное содержание. Каждый – кто сам как может».
Какое-то время братство будет сохраняться, но потом оно неминуемо будет распадаться. Будет возникать идиоритмический строй монастырской жизни, при котором каждый живет сам по себе, ничего не получает и не приносит братству, когда монахов в монастыре связывает только общая служба, а доходы у него могут быть свои и так далее. Конечно, это все наносит удар по высоте монастырской жизни.
Известный историк XIX столетия Петр Васильевич Знаменский писал, что секуляризация 1764 года была очень сильным потрясением для российского монашества. Как он говорил, это более расстроило жизнь монашества, чем предыдущая утилитаристская политика Петра I и последующих правителей.
Екатерининская реформа нанесла последний удар по русскому монашеству. Знаменский писал, что ранее никогда не было такого бегства монахов из обедневших монастырей и бродяжничества – кто-то искал лучшей жизни по монастырям, кто устремлялся в пустыню, кто в эмиграцию. Поэтому к 1771 году, через 7 лет после проведения реформы, даже в штатных монастырях оказалось, по подсчетам Синода, 527 вакантных мест – монастыри, даже штатные, опустели.
Стратегии выживания
Теперь перейдем ко второй части нашего рассуждения, к обзору тех стратегий выживания, которыми пользовалось русское монашество, чтобы сохранить духовную жизнь в условиях, в которые оно было поставлено.
Знаменский и последующие авторы наметили, по крайней мере, два, даже три русла, по которым шла духовная жизнь русского монашества после секуляризации. Эти пути действительно можно было сравнить с руслом: было одно русло реки русского монашества, которое завалили камнями. Может быть для того, чтобы построить плотину, на которой может стоять государственная мельница, которая будет крутиться от силы этой воды. Русское монашество, как эта самая вода, проложила другие русла, просочилось ручейками между этих камней, заваливших реку.
Первый способ просачивания сквозь преграды государственной церковности, как сказал Знаменский, была эмиграция за пределы Российской Империи. Второе – отшельническая жизнь внутри страны. Третий путь касался только женского монашества.
Поскольку первые два пути женщинами были недоступны из-за тогдашнего устройства социума, и физически это было невозможно – возникает стихийное движение женских общин, которые тогда еще называли сестринскими. Такие общины шли вопреки и в обход синодальных предписаний. Де-факто они были женскими монастырями, которые во многом стали таким ядром, костяком женского русского монашества уже в XIX столетии.
Кратко охарактеризуем эти три направления.