Русское окно

Это был его первый полдень в железнодорожном общежитии «Мирамара», где останавливались стюарды «Ветропа». Он грыз печенье с миндалем и имбирем, пытаясь пройти по поселку Барасани. И как бы он ни старался точно запомнить порядок расположения вагончиков, окружавших огромный шатер, постоянно что-то возникало на его пути, нечто, что относилось к предыдущей географии варьете «Рош». Но все равно, оказывался ли он в мире «Барасани», «Рош», «Аполло» или, много позже, «Олимпии», «Брандини», «Каролли», всегда находилось пространство внутри круга, пространство Ноева ковчега, и тот бескрайний внешний мир, в котором непрерывно менялись афиши. Фабиана вновь и вновь удивляли формы городских автобусов и трамваев, запахи и формы печенья, шум уличных разговоров, цвета банкнот, первые полосы газет в киосках. Путешествовать по миру внутри собственного мирка, менять школы, в которых преподают на незнакомых языках. И только начинал вникать в значение слов, останавливаться в тени фраз, как его перебрасывали в другой язык, хотя он все время находился в кругу около огромного шатра, где жонглеры, клоуны, акробаты, фокусники, дрессировщики говорили на жаргоне, смеси всех языков. Да, жаргон был главным принципом, безумием Вавилонской башни, настоящим ульем. В плотности этого мира не было периферии, куда, как на каком-то складе, сваливают все то, что портит картину мира. Карликов очень много, они живут не только в сказках и не только в преданиях Бессарабии и Трансильвании. Они ходят по стойбищам «Орфея», «Медрано», «Барасани», «Каролли», «Ренцо», поселяясь во временах существования славных цирковых династий, которые роднятся между собой и существуют некоторое время, в котором единственным точным сведением является только дата смерти. Кровное родство сводилось к слову «кузен». Прошлое создавалось много позже, создавались легенды, вырастали стволы подвижных родословных лесов. На фасадах домов в городах, сквозь которые они прошли, долгое время выцветали их плакаты. Но прежде чем исчезал всякий след присутствия «Орфея», «Ренцо», «Алътхофа» в забытых городишках, начиналась мечта, в мысленные тетради вписывались яркие строки…

Забытые места? Руди на мгновение опустил раскрытую книгу на сиденье рядом с собой и уставился на пейзаж. То, что он видит в окне вагона, сливается с картинами забытого городишки, в котором он вырос, там, где родились первые стремления и первая тоска, запахи и шумы. Там, где отмечено расстояние между Ним и Ней.

Не случайно «Невидимый мир» всплыл в вокзальном книжном магазине в тот момент, когда он отправился в путь. В глубине стеклянной полки осталась трещина между книгой о кислотных дождях и индийскими сказками. По следам Мазурского – в новые главы.