Из них наиболее известны III отделение императорской канцелярии и приданный ей корпус жандармов — «полиция над полицией»[575]
, которая имела неограниченный круг полномочий и «вступалась во всё, путалась во все дела» (Дмитриев). Указ от 3 июля 1826 г., объявивший о создании III отделения, «не дал юридического обоснования места нового органа „высшей“ полиции в системе государственных учреждений России. Из его текста следовало, что III отделению отводилось особое, независимое от администрации и общей полиции положение в государственном аппарате. С одной стороны, оно обуславливалось самим назначением политической полиции, содержанием её власти, которая трактовалась… чрезвычайно широко — от наблюдения за „политически неблагонадёжными“ лицами до составления ведомостей и статистических сведений обо всех происшествиях в империи… Поэтому неудивительно, что среди „всеподданейших“ отчётов главного начальника III отделения о политическом и экономическом положении губерний, о „нравственном духе“ в учебных заведениях, о волнениях крестьян и злоупотреблениях чиновников встречались доклады о подорожании почтовых лошадей в такой-то губернии, „о явлении образа Божьей матери в селении Березняки“, „о родившемся у обывателя Синявского младенце женского пола, по ошибке названного Ефимом“, „об укушенных собакой денщиках жандармского штаб-офицера“ и т. п… Осуществляя общий контроль и надзор за деятельностью всех государственных учреждений и состоянием аппарата власти, III отделение фактически было поставлено над всеми министерствами и ведомствами»[576].Другие отделения императорской канцелярии также играли немаловажную роль: I занималось отчётностью министров и изготовлением высочайших указов, II — кодификацией законов. Кроме того, для обсуждения особенно важных государственных вопросов возникали специальные временные отделения и комитеты при них, а также создавались секретные комитеты вне канцелярии из лично выбранных государем лиц (например, девять комитетов по крестьянскому вопросу, ряд цензурных комитетов). Тот или иной секретный комитет «приобретал иногда компетенцию высшего административного учреждения, и с ним сносились как с своей высшей инстанцией соответствующие низшие учреждения»[577]
. Как важный рычаг управления самодержец использовал генерал- и флигель-адъютантов собственной свиты: «Через них Николай держал в своих руках управление армией, посылал их на осмотр воинских частей, на контроль над рекрутскими наборами и т. п.; их рассылал он на производство следствий о злоупотреблениях в военном и гражданском хозяйстве…»[578]. И современники, и позднейшие исследователи не без основания видели в николаевской личной администрации параллели с опричниной.«Нормальные» же органы власти в николаевскую эпоху теряли своё значение. Особенно показательна в этом смысле судьба Государственного совета — высшего законосовещательного учреждения империи. С 1842 г. исчезает формула «вняв мнению Государственного совета», «которая, по точному смыслу учреждения 1810 г., должна была сопровождать обнародование всех „законов, уставов и учреждений“»[579]
. В реальности она мало что значила, но, видимо, раздражала Николая как намёк на саму возможность ограничения его самовластия. «Да неужели же, когда сам я признаю какую-нибудь вещь полезною или благодетельною, мне надобно непременно спрашивать прежде согласие Совета?» — сказал как-то император его председателю И. В. Васильчикову. Из компетенции ГС была изъята вся военная часть и отделены комиссия законов и комиссия прошений. В дневнике Корфа, долгое время секретаря, а затем и члена ГС, описано немало случаев, как тот или мной министр (например, Канкрин или Уваров) при поддержке государя проводили свои предложения фактически без обсуждения в Совете.