Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

С другой стороны, количественно «новые люди» были каплей в море николаевских кадров, которых реформистские веяния коснулись лишь чисто внешне — как очередное приказание начальства, не более. Сохранилось преобладание в верхушке государственного аппарата военных. Так, по подсчётам Головнина, в 1868 г. их было: в Государственном совете из 66 членов — 41, из 13 министров — 7, из 78 губернаторов — 43, военными являлись все генерал-губернаторы. Конечно, генеральские чины имели и Д. Милютин, и близкий к «либеральным бюрократам» Лорис-Меликов. Но это всё же исключения, к тому же Милютин, прежде чем попасть в армию, окончил Благородный пансион при Московском университете. По словам Головнина, «не подлежит сомнению, что… кадетское воспитание гораздо ниже университетского и лицейского и что служба в канцеляриях и департаментах более знакомит с делами и законами, чем служба в казармах, а что военная дисциплина более приучает к произволу, чем к законности. Посему военные администраторы — не говоря об исключениях — менее способны, чем гражданские, и вследствие меньшего знания дел и законов и непривычки работать более гражданских находятся в зависимости от своих секретарей».

Не способствовали повышению профессионализации правительства и частые назначения на самые различные должности генералов императорской свиты — видимо, исходя из презумпции их личной преданности монарху. Как иронически заметил Феоктистов, генерал-адъютант — это «универсальный специалист. Нет такой деятельности, которую он считал бы не по плечу для себя; без малейших колебаний он готов испробовать свои силы на чём угодно — на управлении финансами, иностранною политикой, церковными делами и т. п.». Наиболее вопиющим случаем подобной практики стало появление в 1866 г. конногвардейца С. А. Грейга в роли товарища министра финансов (до этого он успел побывать директором канцелярии Морского министерства). Тютчев по этому поводу сказал: «Странное дело — конногвардейскому офицеру поручают финансы; публика, конечно, удивлена, но в меру, не особенно сильно; попробуйте же Рейтерна [министра финансов] сделать командиром конногвардейского полка — все с ума сойдут, поднимется такой вопль, как будто Россия потрясена в своих основаниях: я полагаю, однако, что управлять финансами Российской империи несколько труднее, чем командовать конногвардейским полком». Позднее Грейг станет государственным контролёром, а в 1878 г. возглавит министерство финансов. Д. Оболенский так прокомментировал последнее назначение: «Во всю мою жизнь Грейг ничего такого не сделал, ничего не сказал, ничего не написал, из чего бы можно судить о его финансовых или других познаниях. Несомненно только одно: что много потратил ума, энергии, ловкости, находчивости и нахальства для личной своей пользы, и ежели он хотя половину качеств приложит к делу, то можно ожидать успеха. Но, к сожалению, на том пути, по которому шёл Грейг для достижения личных своих целей, нельзя было не утратить качества, необходимые для государственного человека».

О другом генерал-адъютанте — А. Л. Потапове, возглавлявшем Северо-Западный край, а затем III отделение, — В. П. Мещерский писал цесаревичу Александру Александровичу в 1868 г.: «…он верный тип того безобразия, той насмешки над званьем государственного человека, которые издавна приобрели права гражданства в России: это ничтожная личность, попавшая в свиту, без образования, без знания России, с одними аксельбантами как право[м] на государственную деятельность». Очевидно, что Александра II продолжал воспринимать государственный аппарат империи как, говоря словами американского историка Дж. Ейни, «правительство царских агентов», а не как институт «легального порядка»[612].