И дом, и чистый воздух, и тишина, и вековой лес – все это создавало умиротворение вечности.
Охранники останавливались поодаль вместе с ними, перевоплощаясь в стволы сосен, с которых в грозу сбило шапки крон. Саркисов не говорил об этом Нине, но прекрасно понимал шаткость свалившегося на них благополучия. По поставленным ему задачам Саркисов знал и готовил последнее большое дело.
Глава 18
Такой внутренний комфорт посещал Мотьку не часто, чаще в тех случаях, когда она оставалась независимой своими действиями от окружающих. Она давно не получала такого удовлетворения от общения с людьми. Евгения Георгиевна разлила чай, не мешая ей насладиться янтарными ягодами в тепле домашней атмосферы. Выдержанностью Евгения Георгиевна напоминала ей Клаву. По рукам и ногам Мотьки разлилось знакомое ощущение, в тепле застывшие ноги отпустили, разгораясь приятным, релаксирующим душу теплом.
– Мотечка, разреши мне тебя так называть? – донесся, словно издалека, голос Евгении Георгиевны. – В течение моей долгой жизни довелось общаться с разными людьми: с учениками и с их родителями, а в памяти остались единицы – остальных могло бы и не быть. Хочется сказать о единстве душ. Тебе скажу вслух первой о своей привязанности.
– Откуда такая тоска в голосе, Евгения Георгиевна? Все у нас хорошо, скоро увидите сына, и мы не расстаемся?!
– Я нахожусь в таком положении, когда не мне выбирать приоритеты. Приедет сын, какие он привезет мне новости? Какое уготовано мне будущее? Пока не было тебя, мне было совершенно безразлично, кто появится в нашей жизни. Сейчас я со страхом представляю время, когда в наш дом войдет посторонний человек – другая женщина. Я теперь боюсь, что этой женщиной можешь стать не ты?! Я познакомлю вас ближе. Даст Бог, вы приглянетесь друг другу.
Мотька догадывалась о возможном развитии событий, но после озвучивания она испугалась. Почему все произошло именно с ним? Ей сделалось жутковато от мистического стечения обстоятельств.
Глава 19
В суете торговли Матильда совершенно случайно вспомнила о своем дне рождения, невольно подслушав посторонний разговор о подарке ко дню рождения.
«Кто-то продолжает жить полноценно», – с накатившей хандрой подумала она. Вспомнила, но и это не заставило ее предпринять какие-то действия. Щемящее чувство тоски и одиночества всколыхнули память. И тогда, на работе в больнице, прошло не «ах»: традиционная бутылка шампанского «Абрау-Дюрсо», поздравления от души, а, в сущности, все та же внутренняя пустота. Запал не сработал. И появившийся запас денег не подогрел желаемый эффект. Отдушину свою она находила в щедрых подачках природы. Проныра синица, стащившая у нее кусочек сыра, привела ее в восторг больший, чем это нелепое напоминание. В душе она оставалась женщиной. Рисовался в сознании образ идеального друга. В этом месте Мотька обрывала себя насильственно, наступая природе на горло. Она, то страстно желала встречи, то со страхом представляла себе мужчину собирательного образа. Кто смог бы вмешаться в ее размеренную жизнь приятным дополнением? Кто из них не ущемил бы ее волю?! Кому она смогла бы довериться, как Клаве? В двадцать восемь еще так много неизведанных горизонтов. Зачастую, существующий опыт, прошлые оплошности, иногда чужие примеры в этом возрасте не существенны для достаточных установок. В этом времени мечутся, ищут, постигают, ожесточаются и вновь ищут, достигая – теряются в решениях. Это примитивная по качеству, но самая обыденная норма жизни. Надувные символы увлекательны, но летучи и сиюминутны, как мыльные пузыри.
В периоды мысленных терзаний Матильда становилась Мотькой. Она улетала в прошлое, в более чем скромное существование, пытаясь отыскать в прошлом своем пропущенную подсказку. По большей части вспоминались уставшая мама, унылый быт, алюминиевый таз, дядька Юрка и бледненький братик с синюшными очками вместо глаз. Эти мысли Мотька с еще большим ожесточением гнала от себя. Она не хотела встречи, боялась к своему неудобству добавить что-то еще более ужасное. Она мечтала появиться перед родными в полный формат: ухоженной, сильной, преуспевающей, имеющей возможность существенной им помощи. Мыслями о том, что они есть, и, слава Богу, живы, она вполне удовлетворялась. Где-то глубоко Мотька оставалась зла на мать за свою судьбу, но дальше с годами эта злость распылялась, трансформируясь в слезливую жалость.
Глава 20