Русское воскрешение Мэрилин Монро

Фомин с облегчением закрыл крышку телефона, потом подумал и отключил его вовсе. Фомин презирал этого Левко. Презирал, как и всех этих нуворишей, затесавшихся в списки скороспелых миллиардеров. Он был совершенно уверен, что из их миллиардов они не заработали честно ни рубля. А только, как наперсточники, переложили из кармана в карман, подтасовали бумажки, и облапошили бестолковую «оккупационную» власть, не сумевшую и законов-то сначала придумать перед своей «прихватизацией». Таким же был и Левко, только мельче и вороватее. С ним вообще Фомину не стоило считаться. Жадность этого фраера сама загубит – а вовсе не Фомин. Совесть у Фомина всегда была чиста. И о своих действиях со следующего понедельника он не намерен никого ни оповещать, ни отчитываться. Беспокойство вызывал только начальник безопасности этого банка, Ребров.

Фомин уже имел дело с этим Ребровым. С трудом терпел его, но встречался и договаривался. Но как тот поведет себя послезавтра, было не ясно. И это беспокоило Фомина. Придется усилить охрану из дружинников, или даже нанять профессионалов. Опять же и Соколов этот может быть полезен, у него уже были неприятности с этими бандитами. Ладно, завтра все прояснится.

Цель, которую поставил себе Фомин еще двадцать лет назад, была почти достигнута. Он был от нее на один только шаг, рукой подать. Именно его партия, партия истинных ленинцев, победит на выборах. Теперь это было несомненно, признавали это за свершившийся факт даже вражеские голоса по телеканалам. Одни из этих «врагов» называли происходящее в его удивительной стране, вспышкой ностальгии, другие – припадком тоски по имперскому прошлому, третьи – полузабытой нуждой в твердой руке. Но все сходились, действительно, в одном: на волне забытого в этой стране энтузиазма, с живым Лениным-суперзвездой во главе, победят на выборах, несомненно, коммунисты. И только те, что эту суперзвезду приватизировали.

Фомин вспомнил дождливый октябрь 1993 года. Он в первых рядах, с тысячами товарищей, с красными флагами и гордо поднятыми головами. Они идут по Садовому кольцу столицы, заполняя всю эту широченную магистраль. Народный гнев, наконец-то, выплеснулся и, нарастая горной лавиной, вот-вот должен был снести «оккупационную» власть.

Наперерез народным массам, шедшим к городской мэрии, где первыми должны были ответить за предательство продажные чиновники, вдруг встала со щитами шеренга ОМОНовцев. Этих мальчишек, еще не нюхавших народного гнева, разъяренные люди мигом смяли. Их били на земле ногами, отбирали у них каски, щиты, бронежилеты. Но оставляли за собой на асфальте живыми.

Через квартал, на следующей площади власти попытались остановить революционный порыв народа грузовиками, поставленными поперек их победному шествию. За грузовиками стояла новая шеренга ОМОНовцев и солдат-срочников. Фомин в числе первых бросился вперед, на грузовик, вышвырнул на асфальт водителя, и тот попал в руки товарищей. Фомин сел за руль – он водил самосвалы еще в стройотряде. Ключ был в замке зажигания, и он завел мотор ЗИЛа.

Фомин направил грузовик на шеренгу ОМОНовцев со щитами, и те расступились перед ним. Он сразу тормознул и резко дал задний ход, чтобы те не вздумали с ним шутить сзади. И тогда он увидал впереди грузовика, чуть слева от себя, офицерика. Щупленького, как цыпленок, лейтенанта. Тот стоял, совершенно безоружный и махал ему руками. Фомин, снова врубил первую скорость, вывернул руль левее и нажал на газ.

Он видел, как подбросило бампером щуплого лейтенанта на капот его грузовика, как потом тот перекувырнулся к стеклу, и с глухим стуком головы о дверь сполз вниз, под заднее колесо. Фомин потом так и не вытер его кровь с пыльного железа: без крови в истории ничего не делалось.

В те незабываемые октябрьские дни 1993-го в его руках побывал и «калашников». Но об этих эпизодах Фомин вспоминал редко: он стрелял, и кто-то далеко от него падал, но он не видел их лиц, и поэтому не считал это личным.

Еще он стоял с товарищами во внутреннем оцеплении Белого дома, где оставались на своих местах члены Государственной Думы, не позволяя проникнуть в него солдатам и ОМОНу. В короткие минуты передышки он включал свой транзисторный приемник и слушал, что говорили Би-би-си и прочие вражеские голоса об их новой октябрьской революции. Так он услыхал интервью, который давал по телефону из своего дома корреспонденту Би-би-си, генеральный секретарь компартии. Той самой, которая считалась многими законной преемницей компартии Советского Союза.

Молодого Фомина чуть не вытошнило. На прямой вопрос «Почему вы дома?» тот, выгораживая себя и свою партию, понес что-то про парламентаризм, законность, неприятие уличных методов борьбы. У этого генсека, наверное, были на то веские причины, но Фомин, по молодости, их не понимал. Фомин буквально плюнул в темноте на асфальт, он тогда твердо решил, что если ему не по пути, то это, в первую очередь, с ними. И он должен создать новую компартию, настоящую.

Въехав в Москву с кольцевой дороги, и проезжая мимо первой станции метро, Фомин остановил машину.