Русское зазеркалье (двуязычная версия)

Идти мне было некуда, совсем некуда, но я пошла на остановку автобуса, конечно, и остановила первую попутку. Семнадцатилетняя девочка в глухой деревне около полуночи выходит на трассу и тормозит первую попавшуюся машину: сколько, спрашивается, ума есть в её умненькой головке? Мне повезло, что водителем оказалась женщина, меланхоличная тётка пятидесяти лет на ВАЗ-2104. Сложись звёзды немного иначе, и… но не будем фантазировать о мрачном. Мы обменялись несколькими фразами: я сообщила водителю, что поссорилась с мамой, она мне — о том, что я ненормальная, я — произнесла гневный монолог о том, что такое нормально и что ненормально, а женщина, пожав плечами, ответила, что ей всё равно. И закурила, стряхивая пепел в окошко.

Оказавшись в городе, я первым делом принялась звонить Игорю. Что Игорь! Игорь наверняка спал десятым сном. Умные мальчики из хороших семей на ночь выключают сигнал на телефоне. И вдруг мой телефон сам зазвонил.

— Игорь! — крикнула я в трубку, не успев даже глянуть на номер.

Нет, это был не Игорь. Это был отец. Он, оказывается, ехал прямо за мной, затормозив какой-то автобус со спортивной командой. Мне было бы несложно подождать его на остановке? Отец прибавил: он не будет настаивать, я могу хоть в эту же секунду ехать к Игорю, если желаю. Но, может быть, лучше сначала поговорить?

— Хорошо, — согласилась я.

Тяжёлый автобус с футболистами притормозил, осел, выдохнул, выпуская отца. В руках у отца был клетчатый плед.

— Я подумал, что ночью может быть холодно, — виновато пояснил отец. — Хотел взять что-то более приличное, но я не разбираюсь в твоих вещах, и времени, знаешь, не было, а ещё эти танцы с саблями задним фоном…

— Спасибо, годится, — сказала я бесцветным голосом и, взяв из его рук плед, накинула себе на плечи. Поднесла сложенные лодочкой ладони к лицу, чтобы проморгаться от слёз. — А носового платка у тебя нет, случаем?

Мы отправились в ближайшее кафе, неожиданно дорогое. Впрочем, за полночь дешёвые не работают. Так как отцы редко посещают кафе со взрослыми дочерями ночью и так как он был в мирском, не в подряснике, мы наверняка гляделись как пара: зрелый дядька и его юная пассия. Посетители за соседними столиками на нас посматривали, официант, однако, не подавал вида. Я немного мстительно заказала жаркое из баранины и красного вина: мол, будете воспитывать, а Васька будет слушать и есть. Папа и бровью не повёл. Более того: он и себе налил вина, пояснив:

— Сейчас хоть и Великий пост, но думаю, что Господь простит.

«Какая ты прелесть!» — чуть не сказала я вслух. Наверное, только в ту секунду я перестала его бояться.

Мы говорили долго, полностью искренне и впервые — о земных вещах, а не о Великом Инквизиторе. Говорила в основном, конечно, я, вылив на голову отца дикий коктейль из моих голубых мечтаний, красно-коричневых возмущений и розовых надежд. Кажется, вилла на итальянском побережье тоже была упомянута. А он вовсе не собирался возражать, просто слушал, внимательно, как слушают взрослую женщину. Подытожил ближе к концу:

— Тебе обязательно нужно поступать — сразу в Академию, если ты так в себе уверена, или, может, в художественное училище — туда тоже большой конкурс. А весь одиннадцатый класс готовиться — и что если тебе перейти в городскую школу?

— И ездить туда каждый день? — усомнилась я. — Первый автобус приходит в 9:05, я не буду успевать на уроки!

— Нет; а вот если бы найти с проживанием…

— А что, есть такие?

— Я могу поговорить с отцом Василием.

— Кто такой отец Василий, и при чём он здесь?

— Отец Василий — важная шишка в епархии, и… как ты смотришь на… только не говори «нет» сразу!

— Папа, я на всё что угодно смотрю замечательно, даже на то, чтобы стать наложницей арабского шейха, я готова к чёрту на рога, лишь бы только не оставаться в Лютово ни одного дня больше!

Отец развёл руками. Юмористически заметил:

— Не спеши к чёрту на рога, а то очень легко можешь там оказаться! У меня, понимаешь, нет знакомого арабского шейха. У меня есть знакомый директор православной женской гимназии. Прямо при гимназии общежитие.

— А… это платно, наверное?

— Да, — признал отец. — Но для детей клириков скидка. И у меня будут деньги на один год. Я откладывал на ремонт фундамента, но это, видишь, стремительно перестаёт быть актуальным…

— Папа, дай я тебя расцелую!

— Желательно не здесь, а то на нас и так косятся…

— Скажи, пожалуйста, почему ты до сих пор не развёлся?

— Тебе будет сложно понять…

— Потому что я полная дура, да?

— Нет, ты очень умненькая девочка… девушка то есть.

— Может быть, уже женщина? — не удержалась я от провокации в духе Лизы Хохлаковой. Отец только поднял вверх ладони, как бы сдаваясь:

— Если девушка — уже женщина, то это её личное дело.

— Даже если она — твоя дочь?

— В этом случае особенно.

— А разве это — не грех, по православному обычаю? — продолжала я его пытать: я не хотела такой его лёгкой капитуляции.