Для меня «генерал» этого текста не является профессиональным военным. По крайней мере, это не обязательно так: он может быть военным или не быть им. Его отношение к армии не имеет значения. Для меня здесь значим яркий образ мужчины, который приближается к своей старости и возможной смерти, который уже услышал отбой в стуке дождя по крыше.
Я сознательно говорю «мужчины» вместо «человека» и сознательно не использую гендерно-нейтральных местоимений. Многие «борцы за социальную справедливость» сегодняшнего дня увидели бы в этом достаточную причину для того, чтобы «отменить» Цоя в его качестве белого мужчины, подавляющего слабые меньшинства; «отменить» его так же, как они хотят отменить Киплинга, чьё «Если» гордо провозглашает:
И более, сын мой, ты — человек!
— как будто людьми могут быть только сыновья.
Не думаю, впрочем, что творчество Цоя каким-либо образом унижает нас женщин. Я всего лишь хочу встать на сторону очень здравой, очень простой — и крайне непопулярной — идеи: идеи о том, что мужчины отличаются от женщин не только своими половыми органами, но и задачами, стоящими перед ними.
Мужчина — это воин, в буквальном, переносном или в духовном смысле слова. Его благородное дело в том, чтобы защищать слабых — а это означает противодействовать тем, кто хочет унизить этих слабых. Его призвание — в борьбе за истину — что иногда требует столкновения с желающими исказить эту истину. Те люди, что считают традиционную мужественность «токсичной», явно забыли о том, что никакая культура не способна существовать без людей, принимающих на себя роли твёрдых и не всегда приятных мужчин, как и человеческое тело не может существовать без позвоночника. («Ни одна культура прошлого не могла этого, но блистательная новая культура гендерного равенства, возводимая прямо сейчас, окажется к этому способна», — будто бы так и хотят возразить мне иные из вас. Предлагаю вам подождать и поглядеть, не лопнет ли сияющий мыльный пузырь этой культуры через десять или двадцать лет. Если он не лопнет, вот тогда я с радостью прислушаюсь к вашим доводам.)
Воины
Также хотела бы, чтобы вы подумали о смысле второй части первой строфы.
Нам не хватает тем,
Не нарушай покой,
Эта ночь слишком темна
— эти три строки звучат почти как жутковатое описание теперешней культурной реальности, которую Виктор Цой сумел увидеть из 1983 года. Наша культура исчерпала темы, и в переносном, и в буквальном смысле. Мы желаем быть посредственными, мы восхваляем посредственность, мы подчиняемся власти посредственности, что не оставляет нам новых тем для изучения, возможности открывать новые теории, создавать новые шедевры, строить новые прекрасные храмы. Мы не желаем, чтобы кто-либо помешал нашему покою, потому и неудивительно, что окружающая нас ночь слишком темна. Само собой, лучше зажечь одну свечу, чем проклинать тьму, как об этом говорит известная китайская пословица. Но способны ли мы зажечь эту свечу? Зажгли ли мы её?
Так или иначе, социальная действительность слишком часто принуждает нас к компромиссам. Она посылает нам парламентёров,
…один за другим,
И каждый знает горечь плода.
Все мы знаем слишком хорошо, что взрослая жизнь иногда имеет горький вкус. Необходимость выбирать меньшее из двух зол сама по себе очень несладка. Беда князя Мышкина, героя «Идиота» Ф. М. Достоевского, состоит в том, что этот «положительно прекрасный человек», этот «князь-Христос» явным образом отказывается совершать взрослые выборы, почти каждый из которых может являться выбором меньшего из двух зол. Подлинный воин не способен позволить себе этой роскоши.
И ещё одна строка песни:
Хочется спать, но вот стоит чай.