Русское зазеркалье (двуязычная версия)

Недели две в ноябре занятий по английскому у нас не было совсем — тем не менее мы обязаны были присутствовать в классе, чинно сидеть за партами и делать упражнения из учебника, номера которых в начале урока Роза Марковна писала на доске. (Упражнения эти так после никто и никогда не проверил.) На третьей неделе в начале урока в класс вошёл мужчина лет сорока — он так тихо это сделал, что я его даже не заметила и вздрогнула, когда он заговорил:

— Morning, my dear young ladies. My name is Alexander Mikhaylovich — but I think you should rather call me by my second name, as ‘Mr Azurov,’ if you speak English. ‘Sir’ is also acceptable.[7]

Он сразу обратился к нам на хорошем английском с естественным темпом, как если бы разговаривал с друзьями или знакомыми, не делая никаких скидок на наш уровень владения языком и никаких попыток быть особенно, нарочито отчётливым. Александр Михайлович в принципе обычно говорил негромко и не пытался произвести никакого специального учительского впечатления: так, на первый урок он пришёл в джинсах и свитере. Правда, это не был некий мешкообразный свитер с протёртыми локтями, а что-то очень стильное: он ему шёл.

Минуты три Азуров рассказывал о себе: полностью или почти полностью понимала его, наверное, только я да ещё человека два в классе. Примолкнув, он обвёл нас глазами. Заметил:

— You don’t seem to understand much of what I am saying. I suppose we must introduce sort of red or yellow cardboard cards that you would show me each time you don’t get me. Do you get this?[8]

Я, осторожно полуподняв руку, уточнила у него:

— May I translate?[9]

— и, получив одобрение, перевела этот совет для класса. Девушки послушно записали требование про карточки. Пронеслись еле слышные вздохи, а Оля Смирнова, кажется, прошептала:

— А смысл, если ни слова не понятно? Только если на лоб их себе приклеить…

Учитель услышал эту реплику и добродушно отреагировал:

— You may place it on your forehead, sure, but that would be funny I think. Well, I don’t really care. No, — это уже обращаясь ко мне, — you don’t need to translate that. What is your name, by the way?[10]

— Alla, — ответила ячуть испуганно.

— Thank you, — кивнул он. — I guess we must anglicise it a bit, so I will call you Alice, if you don’t mind.[11]

Вот так я и стала Элис: с того момента и, возможно, навсегда. Имена бóльшей части моих одноклассниц Азуров тоже подверг беспощадной англификации: сделав из Маши — Mary, из Лизы — Liza, из Сони — Sophie, из Варвары — Barbara, из Риты — Margaret, из Наташи — Nathalie, из Лены — Helen, из Кати — Kate, из Евдокии — Eudoxie, из Ксюши — Xenia, и, наконец, из Даши — Dolly. Последнее было забавнее всего и при этом содержало в себе отсыл к «Анне Карениной», что я сообразила только задним числом.

В течение месяца-двух мы полностью познакомились со стилем Александра Михайловича («мистера Азурова», коль скоро он сам просил себя так называть, а учитывая, что он настаивал на избегании русского языка на уроках английского, у нас нечасто появлялась возможность назвать его по имени и отчеству) и почти привыкли к этому стилю, хоть привыкнуть к нему нам было непросто. Не то чтобы новый учитель был каким-то сверхобычным, шокирующим, провокационным, бурлящим идеями «зажигательным мистером Китингом» — нет, всё мимо, нет даже и близко. Он вёл себя с нами очень сдержанно, пожалуй, консервативно — но это была иная, вежливая, сдержанность, иной консерватизм, чем тот, к которому мы привыкли, и всё это сбивало с толку, конечно. Александр Михайлович не очень беспокоился о том, что мы сбиты с толку. Нет, неверное слово: он об этом вообще не беспокоился.