Щедро одарил меня государь, облачил в подобающие одежды, остальное передал свите и моим слугам. Привели мне коня в царской сбруе. Поднесли два блюда с драгоценными камнями, и молвил царь: «Два сына у меня — Гварджасп и ты. Мои владения и богатства принадлежат как ему, так и тебе. Не запаздывай с возвращением». Я поблагодарил царя с низким поклоном и покинул дворец. Гварджасп крикнул мне вслед: «До завтра не уходи, побудь со мной!» Всю ночь, до утра, пробыл я в покоях царевича. Спросил он меня: «Я поступлю так, как велит мне мой визирь-соловей, а ты что намерен делать?» Поклялся я Гварджаспу: «Никогда не подведу я тебя. Пока я не увижу тебя на родине, восседающим на троне, не желаю видеть даже своих родителей! Но в том беда, что конь твой в один день двадцатидневный путь одолевает, а мой за ним никак не поспеет». Пообещал мне царевич доставить такого же быстрого коня, но я отказался: «Все равно я с тобой не поеду, боюсь я царя, а также движение наших планет не совпадает, и как бы не принес я тебе вреда. Я последую за тобой, буду наблюдать за всем, что произойдет в пути».
На том и порешили. Оделся царевич и пошел к своей матушке. Ласкался он к ней, как малое дитя, то за шею обнимал, то к груди прижимался. Удивилась царица: «О свет очей моих, давно ты не был со мной так нежен, как дитя малое!» Отвечал Гварджасп: «Что тут удивительного, разве я больше не малое твое дитя?» Сказала на это обрадованная государыня: «Не для того я сказала так, чтобы тебя обидеть. Будь тебе хоть сто лет, пока я жива, ты для меня младенец! А ныне, когда тебе всего лишь пятнадцать, и подавно!»
Пока царевич прощался с матерью, прилетел соловей и стал его торопить. Вскочил Гварджасп и пошел к дверям, но птица заставила его вернуться. Серьга царицы лежала в нише на полке, юноша снял с нее подвеску, положил в карман и вышел.
Вошел он в сокровищницу. Облачился в дедовские доспехи, которые никто не видел после его смерти, ибо не появлялся человек, которому были бы они впору. Взял Гварджасп меч, вложил его в ножны, надел на голову шлем, взял в руки булаву, срезал с дедовских сапог каблуки, спрятал их в карман, пошел к отцу и сказал со смехом: «Погляди, как подошли мне доспехи моего деда, оказывается, недурной я молодец!»
Поглядел царь на сына и изумился его красе и мощи. Прослезился он, благословляя царевича: «Да отведет от тебя всевышний дурной глаз, да возьмет тебя под свою защиту, да пошлет тебе силу одолеть недругов и с честью выйти из жестоких испытаний! Разве достоин я такого счастья, что дожил до того дня, когда вижу тебя таким героем! Теперь же сними все это, не утруждай себя». На это молвил Гварджасп: «Нет, государь! Клянусь, не тяжко мне носить доспехи, вели коня Черную птицу облачить в дедовскую сбрую. Хочу я поглядеть, впору ли она ему!»
Принесли конскую сбрую, так пришлась она коню впору, будто для него была сделана. Снова велел царь сыну переодеться, но тот стал просить его, целуя ему руки: «Вели взнуздать коня, хочу я сесть в седло, проверить, справлюсь ли я с ним!» Позволил ему царь и это, снял с пальца кольцо и передал сыну: «Пусть и оно будет твоим. Оседлал Гварджасп коня, играючи взмахнул булавой, заткнул ее за пояс и взялся за копье.
Дивились царь и его приближенные, как ловко он владел оружием и управлял скакуном. Вдруг царевич стегнул коня плетью — и был таков.
Пока было время вернуться — ждали его, но, поскольку он не появлялся, сели на коней и стали его искать. нигде не нашли. Тогда разнеслась по городу весть, что царевич пропал и оправдалось предсказание звездочета. Выбежала царица с плачем и горестными криками. А я облачился в доспехи, сел на коня, подаренного Гварджаспом, и отправился по его следам. Так ехали мы друг за другом пятнадцать дней. Царевич, мучимый голодом, потерял уже надежду на встречу со мной. Спешился он в пустынной и безлюдной местности и стал ругать соловья и проклинать себя: «Отчего я поверил тебе и пошел за тобой!»
Тут как раз я и подоспел. Взглянул на меня царевич, радостно улыбнулся и кинулся мне навстречу, обнял меня и молвил: «Ты хозяин своего слова и истинный мой брат!» Рассказал мне Гварджасп, что, кроме голода, ни на что он не жалуется. У меня был с собой один хлеб и немного вина. Поев и попив, царевич развеселился и стал расспрашивать, что было в городе после его побега. Я сказал, что меня там уже не было — не хотел я его огорчать.