Рутинер

Ренмель ортодоксов развивался и рос, давал приют бессчетному множеству жителей, стекавшихся туда со всей империи и сопредельных стран; Ренмель догматиков мало изменился со времен Пророка. Они бы прекрасно дополнили друг друга, да только разделяла их вовсе не река, сколь бы широка она ни была, а вера. Именно поэтому было два Ренмеля, два разных города. Один кичился славной историей и духовной властью, другой — нынешним могуществом и процветанием, и оба завидовали друг другу и друг друга ненавидели. А Ренмеля единого, пусть даже и разделенного по живому, никогда не существовало. И никогда, по моему скромному убеждению, что бы там ни вещали церковные иерархи и мирские властители с той или иной стороны Рейга, существовать не будет.

Благодаря удачному расположению на пересечении торных путей столица империи безмерно разрослась, свободных земель в ее окрестностях почти не осталось. В последний день пути Староимперский тракт шел вдоль небольших городишек и богатых сел, распаханных полей и дворянских имений, каменоломен, каналов, мельниц и редких лесков, вход в которые простолюдинам был заказан под угрозой усекновения руки.

Поначалу мы и не поняли, что въехали в пригород Ренмеля, просто застройка стала чаще, а людей кругом — больше. На обочинах же, как и прежде, вышагивали куры, в грязи сточных канав и переулков копошились свиньи, а на изредка попадавшихся пустырях паслись коровы. Но понемногу окруженные дощатыми заборами дома сменились двухэтажными особняками, а на смену вишневым и фруктовым садам пришли дворы на задах торговых лавок и мастерских. Всюду к небу поднимались жиденькие струйки дыма, вблизи кожевен и красилен и вовсе было нечем дышать, едкий запах резал глотку и заставлял слезиться глаза. Впрочем, у боен и скотных дворов вонь стояла и того хуже.

В столицу мы прибыли на исходе первого месяца лета, когда везде и всюду шла подготовка к Дню явления силы. Вывешивались гирлянды из белых флажков с золотыми семиконечными звездами, сметался в сточные канавы мусор, красились ставни, заборы и двери, подбеливались стены, а в пивных вовсю разливался летний эль, который в Виттене варили специально к этому светлому празднику.

Атмосфера казалась откровенно приподнятой, чего никак нельзя было сказать о моем настроении. На душе скреблись кошки, и отнюдь не из-за увиденного в монастыре Трех Святых, пусть случившееся там и не укладывалось в ведомые мне рамки мироздания. Смертным не постичь небесные законы, нечего даже ломать на этот счет голову. Беспокоило другое — с того самого момента, как я предъявил подорожную на таможенном пункте, время обратилось песком и неумолимой струйкой потекло из верхней колбы часов в нижнюю. Пространства для маневра больше не оставалось, пришел черед держать ответ и за содеянное, и за то, чего не совершал. И оставалось лишь уповать на доброе расположение канцлера и снисхождение дисциплинарного совета. Так себе надежда, если начистоту.

Ангелы небесные! Не будь ко мне предвзят вице-канцлер вон Бальгон — и это еще слабо сказано! — дело могли бы замять, ну а теперь придется юлить и выкручиваться. Слишком уж паршивый расклад на руках для открытого противостояния. И вылазка в монастырь Трех Святых исправить ситуацию ничем не смогла. До отъезда из Вильмштадта мы доподлинно установили, что архиепископы Ренмеля и Миены прислали своих людей в Зарьину пустынь только на третий день после того, как обитель закрыла ворота для паломников, и значит, никакого касательства к причинам случившегося не имели. А если исключить политические резоны, Вселенской комиссии не было никакого дела до святых мест. Не наша епархия…

— Это императорский дворец, магистр? — спросил вдруг Уве, заметив высившуюся вдалеке громаду мрачной твердыни.

— Нет, цитадель Ангела, — ответил я.

Впрочем, ошибся школяр не так уж и сильно. Прежде крепость на скале в месте впадения в Рейг его протекавшего по городу притока и в самом деле занимали несколько поколений предков светлейшего государя, которые жили там еще в статусе королей Виттена.

— А императорский дворец? — расстроился Уве. — Мы будем проезжать мимо него? И я бы хотел взглянуть на кафедральный собор!

— Непременно взглянешь. А сейчас лучше по сторонам смотри!

Мы двигались в плотном потоке верховых, карет, телег и паланкинов, кто-то беспрестанно выезжал с соседних улочек и вклинивался перед нами, да еще через дорогу то и дело перебегали пешие горожане. Нужно было смотреть в оба, чтобы не растоптать какого-нибудь раззяву и не оказаться выбитым из седла самому.

Дома стали выше и полностью каменными, совсем пропали бревенчатые верхние этажи. Фасады были либо оштукатурены, либо покрыты затейливыми барельефами. Крыши покрывала оранжевая и коричневая черепица, купола церквей и замков то блистали позолотой, то зеленели окислами меди; местами к небу взмывали мрачные каменные шпили, лишенные каких-либо украшений, за исключением резных завитков и горгулий-водостоков.