Мы въехали в монументальную арку и очутились на круглой площади, посреди которой высился конный памятник одному из прославившихся ратными подвигами предков светлейшего государя.
— Где остановимся? — обратился я за советом к маэстро Салазару и высказался на эту тему сам: — Думаю, имеет смысл снять апартаменты в университетском округе.
— Есть идея получше, — немало удивил ответом Микаэль. — Пристроим этих, — он указал на Уве и Марту, — к одному моему другу.
— У тебя есть друзья? — не поверил школяр.
— Не надо меня никуда пристраивать! — возмутилась ведьма. — Куда Филипп, туда и я!
— У меня есть друзья, — с нажимом произнес маэстро Салазар и ухмыльнулся, — даже если они об этом не знают.
Уве фыркнул, но бретер проигнорировал его усмешку, поскреб подбородок и уставился на Марту:
— Что касается тебя… Предпочтешь днями напролет зубрить грамматику и упражняться в чистописании или ассистировать практикующему целителю?
Девчонка открыла рот, закрыла его и посмотрела на меня, затем спросила:
— А мы не можем жить у твоего друга все вместе?
Микаэль покачал головой:
— Боюсь, это будет не слишком удобно.
— Мы остановимся где-нибудь поблизости, — успокоил я ведьму.
Та тяжко вздохнула и кивнула:
— Твоя взяла, усатый.
Маэстро Салазар с довольной ухмылкой расправил усы и сжал коленями бока жеребца, направляя его через площадь.
— Мое мнение никого не интересует? — злобно пробурчал Уве.
— Ты наемный работник, — осадил я школяра и напомнил: — Два талера в месяц, проживание и харчи!
Возражений на этот раз не последовало, и мы вывернули на широкий проспект, именовавшийся Коронным. Верхние этажи домов там повсеместно выдвигались вперед, но не просто нависали над мостовой, а образовывали галереи, по которым могли перемещаться пешеходы, не опасаясь ни лошадей, ни дождя или солнцепека. Подобного рода галереи, где шире, где уже, тянулись по всему центру Ренмеля, и при желании всякий мог пересечь его из одного конца в другой, лишь время от времени выходя под открытое небо.
Движение на столичных улицах было на редкость интенсивным и сумбурным; на большинстве перекрестков надрывали глотки стражники, но даже их вмешательство далеко не всегда помогало избежать свар и столкновений. Тогда в ход шли плетки и палки, этим особенно злоупотребляли кучера карет с дворянскими гербами на дверцах. Доставалось, разумеется, преимущественно простолюдинам; с верховыми эта вздорная публика обычно связываться не рисковала. Нам же и вовсе предпочитали по возможности уступать дорогу, очень уж воинственный вид был у маэстро Салазара, да и мы с Уве внушали простецам почтение своими магическими жезлами. Пистоли, опять же…
Дома на Коронном проспекте были выстроены по одной линии, ни одно здание не выступало вперед и не отодвигалось от проезжей части дальше других, лишь изредка фасады расходились, открывая небольшие площади. Обычно посреди тех стояли церкви, чаще — неказистые и древние, сложенные из грубо обработанных камней. Но бывало, что небольшие часовенки подпирались соседними особняками или даже имели общие с ними стены. Встречались и редкие скверы, и храмы не столь давних годов постройки, облицованные мрамором и гранитом, да еще время от времени меж домов проглядывали набережные каналов, коих в столице было превеликое множество, равно как и перекинутых через них мостов.
Тут и там стояли стелы, посвященные славным победам императорских войск, мрачными громадами высились чумные столбы. Хватало и памятников — святым, ученым, полководцам. Как небезосновательно шутили острословы, мертвых героев в Ренмеле чтили куда больше, нежели живых.
Людей в центре столицы оказалось превеликое множество, то и дело кто-то перебегал через дорогу перед самыми мордами лошадей, но большинство горожан благоразумно под копыта не лезли и шагали по галереям. Среди прохожих было непривычно много монахов и монахинь, тут и там мелькали сутаны священников. А в остальном — совершеннейшее разнообразие: в толпе при желании можно было отыскать одеяния жителей большинства обитаемых уголков цивилизованного мира. Совсем уж роскошные наряды на глаза не попадались, их обладатели предпочитали перемещаться по столице на каретах и в паланкинах. Да и откровенной бедноте в центральных районах делать было нечего, разве что на папертях церквей выпрашивали милостыню нищие.
На одном из шумных перекрестков скакавший первым Микаэль повернул налево, я нагнал его и спросил:
— Хочешь провести наших юных спутников по улице Дворцов?
— Хочу-хочу, — с довольным видом осклабился маэстро Салазар. — Полюбуюсь на выражение лиц этой парочки провинциалов…
Было на редкость шумно — стучали по мостовой копыта лошадей, кричали уличные торговцы, переругивались кучера и возницы телег, да еще начал отбивать четверть часа колокол на ближайшей башне, — но Уве последнее слово все же расслышал и возмутился:
— Ты сам-то кто?!