Рыбы не знают своих детей

— Я давно его похоронил, — отозвался как можно равнодушнее, словно и впрямь судьба Костаса Жаренаса его занимала не больше прошлогоднего снега. Слушал рассказ, как нашли его люди, истекающего кровью, в беспамятстве, не так уж далеко от дома, как везли в волость, а потом — в окружную больницу, но все слова, казалось, предназначались не ему, а его второму «я», который сейчас лихорадочно думал: «Пришел в сознание перед смертью или нет? Если заговорил — что сказал и кто слышал его слова? Неужели наши ребята не догадались взять его под свою опеку, подальше от лишних глаз и ушей?..»

— Попытались другого председателя на его место найти, но никто не идет. Нагнали мы страху. Говорят, весь колхоз разбежался, будто зайцы. Думаю, расхотелось им. Чего доброго, навсегда. Словом, наши усилия не пропали даром. За это можно и по чарке пропустить. Нарежьте, ребята, хлеба, колбасы, стаканы принесите… А окорок сварим, Надо будет щавеля набрать, видел я, уже пробиваются листики.

Он принялся нарезать хлеб, чтоб не ходить в бункер. Возьмешь с собой автомат — вызовешь подозрение, а остаться без оружия не хочется. Может получиться, как с Кленом. Всякого можешь ждать, когда появляется Кучинскас… А хлебушек пахнет рожью и домом. Мария такой печет. Спросил бы, как они там, но чувствует, что не следует, — если знают что-то, сами скажут. Но проходят минуты, такие тяжкие, давящие, а ни Шиповник, ни Кучинскас даже издали разговора не заводят, хотя в прошлый раз обещали непременно разузнать. Говорят о развалившемся колхозе, нюхают пахучую колбасу, чмокают губами, начисто позабыв о нем и о своих обещаниях. Плохо. Совсем плохо, когда знают, что ждешь вестей, но тебе ничего не говорят. Или там большая беда, или тебе не доверяют и только выжидают момент… Удобный случай они все равно найдут, как ни остерегайся. Все равно подкараулят, спящего удавят, даже не успеешь проснуться. Наверняка об этом они и шептались вдвоем… Лучше самому напасть. Когда все будут заняты едой и выпивкой. Более подходящего случая не дождешься. Все расположились вкруг, словно специально рассаженные. Кучинскаса следовало бы оставить. В его руках все ниточки. Достаточно было бы его одного взять живым, потому что, наверно, знает побольше самого Шиповника. Лишь бы удалось, лишь бы все до конца… Думать и ждать больше некогда. Прикончить спящих? Но до ночи и сам можешь не дожить. И Кучинскаса потом лови. Без него лучше не возвращаться. Никто бы не простил этого. Не велико утешение, что ухлопаешь троих, а вся банда останется, и без Кучинскаса никто тебе дорогу не покажет. За этим ты сюда и пришел, чтобы всех можно было взять. Некогда рассуждать. Потом будет поздно. Повесят камень на шею, и будешь лежать на дне трясины, никто даже не узнает, где искать. Кучинскас наверняка с телегой. Не потащит ведь такой груз на себе. Лошадь оставил где-нибудь в лесу. На его телеге и поедешь до волости. Важно живым его туда доставить. А заговорить-то заговорит, когда прижмут хорошенько. Только как бы по пути не сбежал, связать надо. Силен как бык. Такого не так-то просто связать. Придется под автоматом гнать. Ну а если вздумает бежать?..

Он смотрит на Кучинскаса, на его красную крепкую шею, но так и не может решить — станет тот убегать или нет, потому что из бункера вылезает Крот с чашками в обнимку. Не стакан один, а чашки несет. И голубую с белыми цветочками — Клена. Тем лучше. Сразу всем нальет, и руки у всех будут заняты. Сам нальет. Потом отложит в сторону грелку и сделает то, зачем пришел сюда и чего терпеливо ждал эти бесконечно долгие месяцы.

* * *