Рыцарь

Я вижу, как ты губишь себя. Ты тоже убиваешь себя из-за парня. Просто ты пока это не поняла. Но ты сильнее меня. Ты снова будешь счастливой, как раньше. Когда я сегодня увидел, как ты смеялась с Тревором, я понял, что с тобой все будет хорошо. Это все, что мне было нужно. Я не мог уйти, не убедившись, что с тобой будет все хорошо.

Спасибо, что была со мной, когда больше никого не было вокруг. Если тебе когда-нибудь покажется, что у тебя никого нет, знай, я буду рядом. Я буду с тобой, обещаю. Мне просто больше не будет больно.

Твой друг навсегда,

Август.

Я даже не знаю, верно ли я прочла последние строки – так они расплывались из-за слез. Я смяла письмо и все пыталась осознать, что я там прочитала. Август думал, что у меня будет все хорошо? Да что в моей жизни может быть хорошо? Как я вообще смогу жить без него? Я перечла письмо три, пять, пятнадцать раз, потом порвала на мелкие кусочки и долго кричала во влажную дневную тишину.

Выйдя из машины, я захлопнула дверь и уставилась на эту проклятую ленту. Схватив большую палку с острым концом, я стала тыкать, бить, ковырять жесткую глину Джорджии прямо под этой желтой лентой боли до тех пор, пока у меня не заныли все мышцы, а злость не сменилась горем.

Я высыпала в яму обрывки письма и снова засыпала их грязью, а потом нарисовала той же палкой сердце со своими инициалами. Закончив, я села на землю рядом с закопанным признанием своего друга – примерно в десяти метрах от того места, где осталось лежать его тело после того, как он решил, что больше не может его таскать – и произнесла единственную молитву, которую знала:

Отче наш, иже еси на небеси.

Да святится имя твое. Да приидет царствие твое на земле и на небе.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и прости нам прегрешения наши, как мы прощаем врагам своим.

Не введи нас во искушение и избави нас от лукавого.

Аминь.

40

Уже сидя в машине, я смотрела на свой телефон. Надо было рассказать кому-то про Августа, но кому? Ланс и Колтон дружили с ним, но у меня даже не было их номеров. Я вообще не знала, где Ланс. Единственная, кого я смогла вспомнить из тех, кому не было наплевать, была Джульет, так что, сделав глубокий вдох, я нажала на кнопку соединения.

Джульет ответила, но, прежде чем я успела сказать ей, что произошло, она начала нести что-то насчет Тони. Сказала, что, отвезя меня, вернулась домой и заснула, а когда проснулась, его машина исчезла. Должно быть, он заходил домой и снова ушел, даже не сказав ей, что происходит. И этот сукин сын не отвечал на звонки.

Мне хотелось посочувствовать ей, но было трудно волноваться за ее мерзкого приятеля, сидя возле места, где только что убил себя мой друг.

– А он сказал, куда они с Карлосом собирались вчера? – спросила я, изо всех сил выражая беспокойство. Стараясь быть ей лучшей подругой, чем была до сих пор.

– Он только сказал: «Сегодня день получки, детка». Что бы это ни значило.

Получка.

У меня в ушах зазвучал голос Тони: «С этого дня пятнадцатого у меня будет получка. Ты забудешь про старика Тони, получив деньги, я забуду про этот наш разговор».

– Джульет, какое сегодня число?

– Шестнадцатое. А что? Ты вообще меня слушаешь?

Шестнадцатое.

– Эм… Да, извини. Просто… Август вчера совершил самоубийство.

Я не помню остаток разговора.

Я пропустила выплату.

Я должна предупредить Рыцаря.

Я сама себя ненавидела за то, что была в ответе за его жизнь – за спасение его от самого себя – даже после всего, что он со мной сделал. Ненавидела, что у меня не хватало сил уйти от него так, как он сумел уйти от меня. Ненавидела, что не важно, сколько прошло времени, и как бы он меня ни обижал, мне все равно приходилось при каждой встрече с ним подавлять в себе желание кинуться к нему, погладить по пушистой башке и заставить улыбнуться той улыбкой.

Дрожащими пальцами я набрала его номер – номер, который он ввел в мой телефон в тот самый день, когда Тони пообещал убить его. Мне ответил автоответчик. Я оставила сообщение, что Тони и Карлос ищут его и чтобы он сообщил мне, что жив.