Рыцарь и его принцесса

Грегори рванул клинок. Скорый на расправу, он клокотал от ярости, намереваясь не щадить неблагодарного мальчишку. Джерард бы, верно, расхохотался ему в лицо, если б проведал о своей «неблагодарности». Как же: ведь лорд намеревался облагодетельствовать нечаянно обретённого сына! но слова и поступки юноши из плоти и крови столь резко разошлись с теми, которые Грегори самонадеянно вообразил, что гнев обманувшегося лорда требовал немедленного выхода.

Слава непревзойдённого фехтовальщика придавала ему уверенность в однозначном исходе схватки. Да и обучался он не той науке, что преподают при дворах: искусству красивых поз и жестов, рассчитанных на множество свидетелей поединков, где ценилось скорее умение восхитить, нежели стремление победить любой ценой. Разумеется, лорд знал, не мог не знать и эту науку, но ближе ему была другая, та, что он постиг в совершенстве, живя вдали от дома и аристократических собраний, — наука поединков, где свидетели были нежеланны, а красивые позы и благородные жесты — никому не нужны и вовсе — опасны, наука ударов исподтишка и приёмов, что в другом месте назвали бы запрещёнными, но в его школе не было ничего запрещённого.

Соответственно, лорд полагал, что победа ему дастся легко, и в заносчивой снисходительности он уже решил, что пощадит жизнь негодному мальчишке. Лорд склонен был не замечать, как и всё дурное о себе, что он отяжелел, обрюзг и за спокойной сытой жизнью отвык сражаться. Для Джерарда же не являлось тайной отцовское прошлое, и об умениях его он знал не меньше, чем сам Грегори. Для отца же сын был terra incognita*, и лорд не мог даже догадываться о том, что Джерард знал и умел.

А умел он немалое, знал же и того больше. Ни один человек не сравнится с сидами в скорости и силе, и в воинском умении. Грегори перенимал свои умения у людей. Джерарда обучали сиды. Не так, как обучали бы человека. Так, как одного из них. И в этом крылось большое отличие.

— А ты? Где же твоё оружие? — сплюнул Грегори. Перехватил меч и похлопал по ладони плашмя: — Или этак отходить, чтобы неповадно было заноситься?

Сиды захихикали, предвкушая забаву.

Юноша отломил сухую ясеневую веточку.

— Этим ты думаешь сражаться? — издевательски расхохотался лорд, посчитав сына сумасшедшим. — Ты или вконец одичал в лесу, или не вырос ещё из мальчишеских забав и не знаешь разницы между поединком и дракой на палках!

— А ты, похоже, забыл разницу между сражением и перебранкой, — ответил сын. — Пусть тебя не смущает моё оружие. Ведь тебе случалось убивать и вовсе беззащитных.

Скоро забыв о былом намерении, Грегори развернул оружие острой кромкой, однако ещё достаточно владел собой, чтобы не зарубить мальчишку с одного замаха. Он хотел всего лишь жестоко проучить его и для начала выбить это смехотворное оружие, ведь пуще дерзости Грегори не терпел к себе насмешек.

Однако сухой прутик оказался дивно прочен. Боевое оружие, способное рассечь доспехи и сокрушить кости, ударилось о ветвь с глухим звуком, и по клинку, к руке прошла дрожь сильного столкновения.

Дерзкий мальчишка держал свой чудной меч как-то странно, выверченно, криво, и Грегори мог поклясться, что не видел, как этот нечеловечий сын успел сменить положение.

Грегори невольно отступил на шаг. В сознании толкнулась запоздавшая мысль, что он, возможно, поспешил нападать, поспешил праздновать победу. Превращение сухого древка в нечто, способное противостоять удару закалённой стали, так, чтоб не осталось и щербины, нелюдская реакция и странная стойка, подобной которой Грегори прежде не встречал ни у кого, с кем сводила извилистая дорога судьбы, ни из тех, кто принимал удары на грудь, ни из тех, кому не впервой колоть в спину, — всё это смутило его и поколебало уверенность в исходе поединка, который поначалу он не принимал всерьёз. Как бы не вышло наоборот: не проучил бы его самого выкормыш сид!

Теперь лорд опасался атаковать первым. Пробудившееся чутьё бывалого рубаки подсказывало Грегори, что даже весь опыт многочисленных схваток не подготовил его к встрече с противником, который двигается не как человек и использует приёмы, от которых Грегори не знает защиты.

Но и сын прекрасно понимал отцовскую нерешительность, и на губах его ядовитым бересклетом расцветала усмешка.

И Грегори совершил очередную ошибку. Растеряв остатки хладнокровия, он яростно атаковал.

Впрочем, к этой встрече лорда привёл извилистый путь, вымощенный из ошибок, и на каждом повороте он сворачивал в неверном направлении, всё больше удаляясь от единственного сколько-то правильного выхода, потому это его решение уже ничто не могло изменить.