Рыцарь, или Легенда о Михаиле Булгакове

Событие, на первый взгляд, происходит прекрасное. В середине июня вместе с театром и Еленой Сергеевной он отправляется в Ленинград. Дирекция снимает для него номер в “Астории”. Он вполне резонно предполагает, что перемена обстановки и встречи с тесным кругом его ленинградских знакомых пойдут его нервам на пользу. Берёт с собой и работу, потому что без работы нельзя, при расстроенных нервах в особенности, мрачные мысли с потрохами съедят. Театр, разумеется, прибывает играть. И вот именно здесь, в туманном городе на Неве, “Дней Турбиных” даётся, внимание, пятисотый спектакль! Ну, театру, вполне по заслугам, подносится адрес. Выясняется, что единственный актёр, сыгравший все пятьсот спектаклей подряд, — это уже известный супруг Бокшанской Калужский. Что ж, немалый подвиг в театре — пятьсот раз в одной и той же пьесе сыграть. За подвиг Калужскому подносится отличный серебряный портсигар. Автор же получает приватные поздравления от Сахновского, от кого-то ещё. Немирович, верный традиции, направляет письменное, построенное по всем полузабытым канонам риторики благодарственное послание, которое заключается просьбой, чтобы искренность его достигла каждого сердца.

Неизвестно, достигла ли эта неискренняя искренность до прочих сердец, но одно сердце она, без сомнения, поразила больно и уже навсегда.

Письмо адресовано Ольге Сергеевне с поручением неделикатного свойства отбарабанить его на машинке, и очень возможно, что именно ещё более неделикатная Ольга Сергеевна знакомит родственника с этим письмом.

“Повертев его в руках, я убедился, что там нет ни одной буквы, которая бы относилась к автору. Полагаю, что хороший тон требует того, чтобы автора не упоминать. Раньше этого не знал, но я, очевидно, недостаточно светский человек. Одно досадно, что, не спрашивая меня, Театр послал ему благодарность, в том числе и от автора. Дорого бы дал, чтобы выдрать оттуда слово — автор...”

Разражается и другая история, уже совсем замечательная, почти фантастическая, прямо в духе неувядаемых похождений Коровьева и Бегемота.

Пьесу “Блаженство”, так странно принятую Театром сатиры, он на всякий случай захватывает с собой, звонит туда, заглядывает сюда и наконец выходит на Вольфа, директора в Красном театре, с которым установились давние, исключительно безрезультатные связи. Вольфа “Блаженство” очень интересует, поскольку репертуар во всех театрах оскудел до паскудства. Вольф вызывается посетить автора, послушать и после прослушивания решить деликатный вопрос с договором и, что само собой разумеется, также с авансом, который, естественно, не возвращается автором. Далее Михаил Афанасьевич сам излагает этот потрясающе любопытный сюжет, который именует выпадающим за грани реального:

“Номер Астории. Я читаю. Директор театра, он же и постановщик, слушает, выражает полное и, по-видимому, неподдельное восхищение, собирается ставить, сулит деньги и говорит, что через 40 минут придёт ужинать вместе со мной. Приходит через 40 минут, ужинает, о пьесе не говорит ни единого слова, а затем проваливается сквозь землю и более его нет! Есть предположение, что он ушёл в четвёртое измерение. Вот какие чудеса происходят на свете!..”

Вообще чудеса окружают его плотной стеной, так что давно бы пора привыкнуть к любым чудесам, однако, поверьте, к чудесам такого рода никому привыкнуть нельзя.

В том же Ленинграде, в той же “Астории” разыгрывается история третья, тоже замечательная, но более обыденного, прозаического порядка.

Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна продолжают лечиться и в Ленинграде, всё той же новомодной электризацией. От электризации становится лучше. Первой в себя приходит Елена Сергеевна, пускается по магазинам, приобретает стол и зеркало для московской квартиры. Что ж, женщина остаётся женщиной во всех случаях жизни, это можно понять. Несколько позднее в нормальное состояние начинает возвращаться и он. И самое приятное следствие излечения то, что голова его оживает. В этой свежеющей, оживающей голове бродит кот Бегемот, мерещится полёт Воланда и его возвратившейся в своё обычное состояние свиты над уходящей Москвой. Однако он ещё слишком слаб, чтобы взяться за них и придать им осязаемый вид. К тому же необходимо выполнить обязательства, то прежде всего, которое связано с “Мёртвыми душами”. И он вновь садится за киносценарий. И вновь полёт его фантазии буен. Он разрабатывает несколько почти феерических сцен и с особенным удовольствием обширный сюжет с капитаном Копейкиным, вдруг ощутив, как близок его испепелённой душе этот вдохновенно исполненный, богатый многообразными символами персонаж. Елена Сергеевна находит сценарий великолепным и, в свою очередь, ощутив родство душ и потрясающее сходство чёрной судьбы, начинает шутливо величать его капитаном Копейкиным.

Казалось бы, всё складывается на этот раз хорошо, и полёт Воланда вновь взбредает на ум, однако что-то нашёптывает ему, что далеко ещё не всё хорошо, и он не решается диктовать на машинку предварительный, пока ещё черновой вариант.