Рыцарь Леопольд фон Ведель

— Чрезвычайно! Старинная национальная вражда между англичанами и шотландцами, всегда сопровождаемая кровавыми раздорами, достигла теперь высшей степени, вследствие религиозной и политической вражды, а раздоры между Елизаветой и Иаковом до того невыносимы, что опасаются, как бы последнему не вздумалось пристать к какой-либо партии и подыскать предлог для явного разрыва. Поэтому вы не должны изумляться, если мы, политики, подумали, что вы путешествуете не для одного только удовольствия, но и по поручению ее величества.

— Мне очень жаль, господин фон Эйкштедт но вы ошибаетесь, и, дабы сохранить истину я попросил бы вас повторять везде, что единственная причина настоящей поездки заключается в моей жажде к познаниям и в известной доле, страсти моей к путешествиям. Кажется Уолсинхэм расспрашивал вас обо мне?

— Разумеется, и я сообщил ему все, что мне известно хорошего о вас Вы возвратитесь сегодня в Лондон?

— Разумеется. Я почти не видел еще Лондона.

— И вам неизвестно, когда вы возвратитесь?

— Могу ли я знать это?

— Гм… гм! Конечно, вам неизвестно также, долго ли вы пробудете в Лондоне?

— И того менее господин фон Эйкштедт. Но я твердо знаю — и Леопольд пристально посмотрел на Эйкштедта — что ни с кем я не стану искать сближения и что мой приезд не имеет никакой тайной цели.

— Я хорошо понимаю вас господин фон Ведель и не премину объяснить лицам, которые могли бы быть такого мнения всю неосновательность их предположений. Надеюсь однако, что в сердце вашем настолько еще сохранилось прежней дружбы, существовавшей некогда между нашими семействами что вы позволите мне обратиться к вам с вопросом неужели вы хотите состариться среди этих треволнений и страсти к приключениям и не разумнее было бы если бы при вашем богатстве и обширных имениях вы возобновили бы ваш древний род и успокоились в наследии предков ваших?

— Я не знаю, зачем вы говорите мне это Эйкштедт. Но коли уж спросили то раз и навсегда я отвечу брату Анны Вы советуете мне жениться и притом не на вашей сестре! Будет ли от этого Анна счастливее — решайте сами. Но я никогда не женюсь, никогда не успокоюсь и не поселюсь в Кремцове!

— Это весьма прискорбно Леопольд. Как ни сожалею я о вас по отношению к Анне, но не будучи в состоянии оправдать происшедшее между вами я все-таки уважаю ваш характер ваши качества и энергию, всегда воодушевлявшие вас. Если бы письмо Ахмета прямо с корабля попало в мои руки если бы я один знал его содержание то клянусь вам, я сжег бы его, и вы были бы счастливы с Анной!

— Благодарю вас, Валентин, за такое великодушие. Хорошо ли поступила Анна, осудив меня на основании письма Ахмета — предоставляю это решение Богу! Если бы Анна могла предвидеть ужасные последствия этого, то, наверное, она опомнилась бы и скорее простила бы заблудшему, чем повергла его в бездну, из которой никогда ему не выбраться.

— В бездну? Что хотите вы сказать этим?! — воскликнул Эйкштедт.

— В бездну эту, достаточно глубокую, чтобы навеки разлучить меня с Анной. Если бы даже она снова полюбила меня, то я не считаю себя достойным обладать ею! Не имей я последней высокой цели, жизнь моя была бы бесполезна и безотрадна.

— Следовательно, это цель политическая?

— Скорее религиозная, скорее — это завет принца Оранского! Ничего больше не скажу я.

— Увижусь ли с вами при дворе после вашего возвращения?

— Надеюсь. Но поскольку трудно избежать, чтобы сестра ваша не увидела меня при дворе, то скажите ей, что она может быть совершенно спокойна насчет моих намерений из-за моего собственного убеждения, что я недостоин ее. Прекратим, однако, этот разговор. Расскажите мне что-нибудь о Лондоне и дворе Елизаветы.

Бездна, в которую, по словам Леопольда, Анна повергла его, — было безумное путешествие в Испанию. Раз подпав под власть Филиппа, раз запутавшись в сетях и кровавых замыслах Рима, Леопольд подвергнул позору свою честь и имя и мог считаться наемным убийцей Рима. Куда бы он ни прибыл, что бы ни делал он, как ни рекомендовал его сам принц Оранский, но все это еще больше навлекало на него подозрений, что он замышляет одни лишь интриги и его прямодушие только маска, служащая ему для выполнения злодейских замыслов. Чувства эти всею тяжестью своею лежали на нем со времени аудиенции у Уолсинхэма. Поездка в Шотландию не извлекала занозу из уязвленной гордости и дворянской чести Леопольда, его не допускали к Елизавете из опасения, чтобы он не попытался исполнить поручение Филиппа. Он считал поездку в Шотландию только уловкой со стороны Уолсинхэма и королевы и благовидным предлогом удалить его, Леопольда, с тем, чтобы он не мог открыть заговор Бабингтона. Но он твердо был убежден в существовании заговора, разоблачение которого могло служить единственным доказательством его преданности и чести.

В день аудиенции у Уолсинхэма Валентин фон Эйкштедт возвращался около пяти часов в Лондон и по нему было заметно, до какой степени его ум был занят беседой с человеком, любившем сестру его, которая, в свою очередь, тосковала по Леопольду, как ни старалась она скрывать это.

Руфь и Анна вышли к нему навстречу.