Рыцарь-разбойник

Госпожа же «певца» не слушает и не смотрит на него, она тем временем присела, книгу с пола подняла и огорчилась: обложка кровью перемазана. Тут уже девушка не погнушалась свой платок достать, стала книгу вытирать, морщить носик. Ута хотела было помочь, чтобы она господские пальчики грязью этой не пачкала, но госпожа не дала, сказала:

– Сама я, лучше золы в печи найди, засыпь ею ему раны, а то он юшкой своей вонючей весь пол уже залил и книгу мне.

Книготорговец уже перестал рот разевать, лежал в луже крови, штаны от нее мокры, дышал тяжело и с ненавистью смотрел на девушку, так ненавидел он ее, что судороги лицо его издергали. Но ей на его ненависть плевать было. Как и на былое бахвальство его. Ее сейчас только книга интересовала. Агнес, подобрав юбки, чтобы их не запачкать, присела в двух шагах от торговца и листала страницы, одну за другой. Остановиться не могла.

И когда пришла Ута, принесла совок золы из печи и стала засыпать Люббелю рану на ляжках этой золой, сказала ему как ни в чем не бывало:

– Что ж, и правду книга сия для меня интересна.

Она поднялась, залезла в кошель, достала серебро, отсчитала десять монет и кинула их небрежно на пол рядом с книготорговцем.

– Больше не дам, не проси, ибо знаю, что вы все, книготорговцы, воры, которые честную цену в десть раз задирают.

– До конца улицы не дойдешь… Не дойдешь, ведьма косоглазая, – тяжело прохрипел Уддо Люббель. – У меня тут все стражники в друзьях. – Он погрозил ей окровавленным пальцем. – Все, слышишь… Все… У меня сам глава гильдии ткачей в друзьях. И сержант стражи Брумель тоже. Через две недели гореть тебе на костре, косоглазая.

– Глава гильдии? Сержант стражи? Никак вы все вместе детей пользуете? – поинтересовалась Агнес, заворачивая книгу в дерюгу. – Может, расскажешь про то?

А он лежал и только глаза на нее таращил в дьявольской злобе. Да руками раны свои зажимал.

Агнес отдала книгу служанке, снова присела на корточки рядом с Люббелем и заговорила насмешливо:

– Будь у тебя, дурака, зубы, так заскрипел бы, кажется. Да? – Она засмеялась. – Не пойму, как ты при подлости своей таким дураком до седин дожил! Не пойму, хоть убей. Будь кто другой на моем месте, вор какой-нибудь, так распорол бы тебе брюхо, как мясник свинье, за одни угрозы твои. И никого ты и позвать бы не успел. Я же убивать тебя не стану лишь потому, что нужен ты мне.

– На костер пойдешь, – прохрипел книготорговец.

– На костер? – переспросила Агнесс, начиная злиться и наклоняясь к нему. – Я? Безмозглый ты дурак! Я Агнес Фолькоф, племянница кавалера Фолькофа, рыцаря Божьего, Хранителя веры и любимца архиепископа, который всех попов в Ланне знает, которого инквизиторы в охрану себе берут, и думаешь ты, что его племянница на костер пойдет? И ты считаешь, что меня сожгут? Даже если тебе, псу, поверят, так я раскаянием отделаюсь и епитимьей да в монастырь пойду.

Книготорговец смотрел на нее теперь удивленно.

– А вот что с тобой будет, – продолжала девушка, – если я стражу позову? А? Что с тобой станется? С тобой, с похитителем детей, с детоубийцей, у тебя вон кольца в стену вбиты, ты и тут детей воруешь, не так ли?

Она склонялась еще ниже, чтобы заглянуть в его мерзкие глаза. Смотрела пристально, словно в душу ему заглядывала, и шептала что-то. Он попытался от ее страшных глаз свои глаза отвести, а она за подбородок схватила и не давала ему это сделать:

– Смотри на меня, пес! Смотри, не смей глаз отводить! – И дальше смотрела, глубже заглядывала, как будто увидала там что-то: – О-о, да ты и здесь уже отличился, и здесь кого-то убил, – проговорила Агнес, брезгливо убирая свою руку с его физиономии. – Ребенка убил, что ли? Говори, душегуб! Ну! Где он? Наверное, там, в темном проулке, что за твоим домом, бросил труп или до речки отволок.

– Уйди, уйди, ведьма, – сипел в ужасе книготорговец, пытаясь лягнуть Агнес слабой ногой. – Никого я не убивал, врешь все, язык у тебя лживый, ведьмин язык.

Агнес поднялась, встала над ним, и на лице ее засияла улыбка высокомерная:

– Теперь подумай, Игнаас ван Боттерен из Бреды, кто из нас с тобой на костер попадет? Я, девица Агнес Фолькоф, чей дядя рыцарь Божий и господин Эшбахта, или ты, детоубийца, насильник и чернокнижник. Да! Чуть не забыла, еще и еретик, что принял ересь реформации! – Она засмеялась. – Ну, так кто?

Книготорговец смотрел на нее с ужасом. А она спрашивала, хохоча ему в лицо:

– Что таращишься, душегуб? Отчего замолчал? Страшно тебе, Игнаас ван Боттерен из Бреды? Страшно уже тебе, душегуб? Или все еще хочешь стражу позвать? Крикнуть что-то хочешь? Дозволяю, кричи всем горлом. Ну! Кричи! Молчишь, пес? Говори! Хочешь еще сто талеров и зад мой в придачу?

Он молчал сначала, пока девица над ним потешалась. Ни от хамства его, ни от заносчивости и следа не осталось. Все, что ей в ответ смог сказать он, так это:

– Денег за такую книгу мало.

– Говори мне «госпожа», пес! – повелительно бросила девушка, с угрозой склоняясь к нему. – Не то… – она показала ему торчащую из рукава платья рукоять кинжала, – распорю тебе еще и рыло.