Рыцарь-разбойник

Тяжелый браслет красиво смотрелся на изящной ее руке. Плетение было великолепно. Ну, золото есть золото. Женщина смотрела на свою руку едва ли не с ужасом. У Волкова не было сомнений, что никто и никогда не дарил ей и десятой доли от этого браслета. Да, хорошо, что торговец предложил эту дорогую безделицу, а еще лучше, что епископ за нее заплатил.

– Такие браслетки в давние времена великие кондотьеры дарили тем своим возлюбленным, на которых не могли жениться. Это символ оков, что сковывали их порой крепче, чем таинство венчания.

Бригитт Ланге смотрела на браслет как завороженная. Даже в скудном свете лампы Волков видел, как ее шея и ее ушки стали буквально алыми.

– Нет, я не могу принять такой подарок! – наконец произнесла она.

– Так бросьте его в колодец, я не возьму его обратно, – спокойно отвечал кавалер. – Дарить мне его больше некому.

Она взглянула на него едва ли не с мольбой:

– Но что же я скажу Элеоноре? Или мне прятать браслет от нее?

– Зачем же! Носите его открыто, а если она спросит, то скажите, что его вам подарил Увалень.

– Увалень? – Дама удивилась. – Вот этот вот молодой человек, что…

– Да, его зовут Александр, я его обо всем предупредил. Если его спросят, то он скажет, что браслетку эту отнял у торговца на ярмарке, когда мы были в набеге.

– Но за что же он мне ее подарил? – удивлялась Бригитт.

– За что? – Волков тоже удивился. – Ну, например, за красивые волосы, что ярче самой дорогой меди, за удивительные веснушки на носике, за зеленые глаза… Может, за это за все. Разве этого мало?

– Неужели это он вам такое сказал? – спросила она, разглядывая браслет на своей руке в свете лампы.

– Я его об этом и не спрашивал, – ответил Волков.

Кажется, она собиралась что-то еще спросить, но он не дал. Нежно взял ее головку, притянул к себе и поцеловал в губы. Тоже нежно. Она на поцелуй почти не ответила, но и не отстранилась, совсем уже холодна не была.

Когда кавалер отпустил ее, Бригитт, кажется, была в ужасе, она покраснела вся и стала махать на себя свободной от лампы рукой так, как словно ей не хватало воздуха, хотя ночь уже не была жаркой, и приговаривала при этом:

– Господи, прости меня. Господи… Я сейчас сгорю… Элеонора меня убьет.

На руке ее золотом поблескивал браслет. Волков даже засмеялся, наблюдая за ней:

– Она не убьет вас. Вы не сгорите, прекрасная Бригитт. У вас нет вины перед Богом, и перед ней вы ни в чем не виноваты. Вы ничего не сделали, вы даже не ответили на мой поцелуй.

– Не виновата? – Она с наивной надеждой взглянула на него.

– Не виноваты. Успокойтесь, Бригитт, это все моя вина, – заверил кавалер, обнял ее и провел рукой по волосам. – Успокойтесь и идите спать.

– Вы меня… отпускаете? – удивилась она.

– Отпускаю, ступайте.

– Спасибо вам, господин! – Она быстро присела в поклоне, поклонилась и пошла к дому.

– Бригитт! – окликнул он, когда девушка дошла уже до угла конюшни.

– Да, господин, – остановилась она.

– Когда я застал госпожу Эшбахт в бальном зале ночью, она была с этим… с Шаубергом?

Бригитт помолчала немного, словно собиралась с духом, и потом сказала:

– Все три дня, что мы жили в замке, господин Шауберг ночевал в ее покоях. А когда она услышала ваши шаги, вернее то, как ваш меч бьется о ступеньки, так тогда она сидела у него на коленях.

– Спасибо, Бригитт, – сказал он. – Ступайте спать.

Она еще раз присела, поклонилась и скрылась за углом конюшни, оставив его в темноте.

Волков казался спокойным, но спокойствие это было лишь видимым. Если бы кто прикоснулся к нему, так почувствовал, что дрожит он всем телом.

Ему пришлось постоять еще немало, чтобы хоть чуть унять дрожь и ярость. Не желал он ничего большего сейчас, как встретить этого господина Шауберга. Встретить и непременно убить.

Когда кавалер вернулся в дом, все уже улеглись. Он запер дверь и поднялся к себе наверх, в спальню. Там в его кровати безмятежно похрапывала та женщина, которую он так сейчас ненавидел. Волков сел на кровать, скинул туфли, стал раздеваться. Комната была освещена совсем скудно, но он прекрасно видел длинный ящик у стены. Ящик тот стоял как раз между его сундуком с деньгами и бумагами и дорогим ящиком, в котором хранился его драгоценный доспех с роскошными штандартами и фальтроком. В этом ящике он хранил…

Как он был бос и почти раздет, кавалер встал и подошел к ящику. Откинул крышку его, запустил руку внутрь, в темноту, и оттуда потащил первое, что ему попалось.

То был пехотный клевец доброй ламбрийской работы, или как его еще называли на юге – вороний клюв. Он был с длинным древком, Волкову до плеча, крепок и удобно лежал в руке. Железо темное, закалено так, что крепче не бывает. Таким оружием при удачном попадании кавалер легко пробил бы самый крепкий и тяжелый кавалерийский шлем. А уж глупую голову блудной бабы так размозжил бы по подушке в кашу, даже и препятствия не заметив.

А блудная баба опять всхрапнула, спала себе, ни о чем не волновалась. Не знала дура, что в трех шагах от ее кровати стоит ее обманутый муж, что Богом ей дан. Стоит со страшным оружием в руках, что по лицу его катаются желваки от ненависти и злости.