Он запечатал письмо и отдал его гонцу. Неплохо бы, конечно, чтобы гонец ехал медленно, Волкову сейчас каждый день дорог. Он достал из кошеля талер и кинул его вслед за бумагой:
– Переночуй тут. И в Малене задержись на денек.
Тот поймал монету, поглядел на нее и сказал:
– Могу и на два дня, если пожелаете. Скажу, что конь захромал.
– Да, скажи, что захромал, – задумчиво произнес Волков.
И тут же забыл о посыльном. Ему было о чем задумываться. Конечно, к герцогу ехать нельзя. Говорят, что норов у него крут. Что ждет ослушника? Острог. А в острог ой как не хочется. Но и пренебрегать просьбами сеньора дело рискованное. Уж точно курфюрсту это не понравится. Волков очень надеялся, что канцлер знает, что советует. Ну а как иначе, как уехать, если ждешь со дня на день таких гостей, как горцы. Герцог и горцы. Это был как раз тот случай, когда вспоминают молот и наковальню.
Кто-то подошел сзади и погладил кавалера по волосам. Он даже вздрогнул от неожиданности. Так только Брунхильда делала, когда в хорошем настроении была. Жена? Сомнительно, с чего бы ей сейчас ластиться? Он обернулся. Нет, конечно, это не Брунхильда. За спиной стояла Тереза, сестра.
– Очень вы печальны, брат мой, – произнесла она. – Веселым вас совсем не вижу. Хмуры все время, тревожны.
– Не до веселья сейчас, – отвечал он. Глядел на нее и понимал, что не может вспомнить ее маленькой, той, какая она была, когда отец еще не умер. – Вы помните имя мое? Настоящее имя мое.
– Конечно. – Сестра улыбнулась. – Ярославом вас батюшка назвал.
– Да, Ярославом, – кивнул Волков. – А отца помните?
– Нет, совсем не помню. Только то, что бородат был и велик, – отвечала Тереза. – А вы помните его, матушку, сестру нашу?
– Помню, – соврал Волков. – Конечно, помню.
Никого он не помнил, давно все было, сто лет назад, даже обрывков уже в памяти не осталось. Только мутные образы.
Он смотрел на сестру и вдруг понял, что она похорошела заметно. Когда приехала, то кожа да кости была, руки страшные от тяжкой работы, пальцы узловатые, грубые. Теперь потолстела. Синева из-под глаз исчезла. Румяна даже, не стара. Зубы-то все передние целы. Да, положительно она красива.
– На платье-то швы расходятся, – с улыбкой заметил он.
– Ой, не говорите! Салом обросла, никогда такой не была, – засмеялась сестра. – И дети тоже едва в платья влезают. Растолстели на ваших харчах.
Он сделался серьезным:
– Дам вам пятьсот талеров, поедете в Мален.
– Платье детям купить? – удивилась такой сумме сестра.
– Нет. Найдете банкиров Мецони и Блехера. Положите по двести пятьдесят монет каждому на свое имя. Соберите все свои вещи и держите их собранными, чтобы по первому слову моему вы могли отсюда уехать.
– Уехать? Куда? Что-то должно произойти? – начала спрашивать сестра, явно взволнованная словами кавалера.
– Нет, ничего, – отвечал он, садясь за стол и закрывая лицо руками. – Это я на всякий случай говорю. Ступайте, сестра.
На всякий случай. Да, ей нужно будет обязательно дать денег. Вдруг с ним что-то произойдет. Может, ему придется бежать, а может, его ждет тюрьма. А еще он может… и погибнуть!
Волков поднял глаза, посмотрел на детей, что сидели в конце стола и без всякого желания заглядывали в книгу и за монахом тихонько повторяли буквы, складывая из них слова древнего языка.
Да, дети заметно потолстели, теперь они вовсе не походили на тех несчастных, худых и замордованных беспросветной жизнью волчат, которых сюда привезли не старой телеге.
Мальчик стал шире в плечах. Он старательно водил в книге пальцем, что-то шептал про себя.
– Монах! – позвал кавалер. Брат Ипполит тут же вылез из-за стола, приблизился. – Как учится племянник?
– В счете и цифрах на удивление, – похвалил мальчика монах.
– А в письме? Язык пращуров учит?
– Он старателен, – нейтрально отвечал брат Ипполит. – Старателен, но быстро устает.
– Бруно, – позвал Волков, – подойдите.
Мальчик поспешил к нему, поклонился. Волосы его были темны, совсем не как у сестер. Вид он имел ребенка тихого.
– Кем себя полагаете? – спросил кавалер.
Мальчик с заметным страхом покосился на учителя, монах же улыбался ребенку:
– Отвечайте господину.
– Полагаю посвятить себя ремеслу воинскому. – Мальчик обернулся, и Волков понял, что смотрит он на Максимилиана.
Максимилиан за последнее время заметно вытянулся, возмужал, в плечах стал шире. Сейчас он стоял у двери, в уже маленьком ему по размеру бело-голубом колете, руки в боки, при мече. Красив, конечно, взглядом дерзок, со служанкой Марией говорит о чем-то с повелительной улыбкой. Юный воин, да и только.
– Для меня вы, господин, пример во всем, – продолжал Бруно.
Но Волкова эта детская лесть не трогала.
– Забудьте, – велел он. – Учитель ваш сказывал, что в счете и цифрах вы хороши, так это сделайте своим ремеслом. Купцы и банкиры на войны не ездят, в сражениях не гибнут, ран не получают, а богаче королей и императоров бывают.
– Но я… – начал было мальчик.
Но кавалер прервал его:
– Ступайте, учите язык пращуров получше. И ты, монах, ступай.