Рыцарь-разбойник

Тут Волков закрыл глаза и подумал о том, что надо бы к нотариусу поехать и записать мальчишку наследником поместья. Кто знает, как все дальше сложится. Может пойти все так, что и вправду придется ему учить ремесло воинское.

Он не успел все это обдумать, как со двора пришел Увалень и сказал, что приехали господа, просят принять.

– Господа? Что еще за господа? – удивлялся кавалер.

– Не сказали, кто они, но по одежке видно, что из города, – пожал плечами Увалень.

– Ну, проси.

Да, они приехали из города. Вернее, город к нему сам приехал. Меха, золото, парча, камни в перстнях. Волков имен их не помнил, но лиц не забыл. Это были городские нобили, одни из тех, кто занимал ему золото. Зачем приехали? А зачем же еще: сели, посидели, поговорили про урожай для вида и стали просить свои деньги обратно. Кавалер велел принести господам вина. Но не до вина им было. Стали они говорить, что деньги они давали не для того, чтобы он войны затевал. Если бы знали они, что кавалер соседей задирать начнет и курфюрста злить, так нипочем бы не дали. А Волков отвечал, что ничего страшного не произошло, что о деньгах волноваться нечего.

Решил он ничего не отдавать. Все-таки подумывал он о том, что придется отсюда бежать. А бежать лучше было с деньгами. Господа же все сидели и сидели, все просили вернуть золото, все спрашивали, куда он его дел. Волков отвечал, что отдал его архитектору, что замок собирается строить. Что в такой лачуге, он обвел рукой свое жилище, жена его, дочь графа, жить не желает. А на мысе, который огибает река Марта с двух сторон, как раз хорошее место для замка.

Приезжие купцы и банкиры спрашивали его, кто тот архитектор, да давал ли он расписку, что взял деньги, где та расписка и можно ли ее посмотреть. А кавалер в ответ: мол, расписки он не брал, и лучше им посмотреть, какие он построил амбары у реки и как они полны сейчас. И что лучше дорогим гостям подумать про то, чтобы построить от города до его амбаров дорогу, так как неплохо бы возить товары к реке. Вон как купцы из Фринланда по реке плавают, чуть не через день баржа вниз отправляется, до самого Хоккенхайма. Чем же хуже товары из Малена, чем товары из Эвельрата. Купцы и банкиры заметно раздражались, но Волков отдать деньги все равно отказывался. Нет уж, ему эти деньги очень кстати могут быть.

Меж тем настало обеденное время, жена злая уже наверх себе обед потребовала. А нобили все сидели и рядились с ним. Наседали, а он говорил, что злятся они зря, так как договор никто не нарушает. В общем, пока не сказал Волков им, что время уже за полдень пошло давно и что засветло они в город могут не поспеть, незваные гости не уезжали. А когда уехали, так он вздохнул с облегчением, потребовал у слуг обед, а у брата Ипполита отвар от головной боли.

Глава 40

Бригитт Ланге носила браслет напоказ, больше золотых украшений у нее не имелось, у нее вообще было их немного. А еще, когда никто не видел, она выразительно смотрела на кавалера, как бы говоря ему: у меня есть что сказать.

Обычно это были всякие мелочи про Элеонору, о которых Бригитт с радостью тайком стала ему рассказывать. Мелочи. Такие мелочи не могли убедить его, что она и вправду стала ему другом. Девица ведь могла и хитрить, делать вид, будто следит за его женой, а сама находиться с ней в сговоре. Она запросто рассказала, сколько лет Элеонора была влюблена в Шауберга. Что тот просил ее руки у графа, и старый граф колебался, а молодой граф, хоть и было ему тогда совсем немного лет, так воспротивился, полагая, что найдет сестре лучшую партию.

После этого Волков еще больше возненавидел Теодора Иоганна, девятого графа фон Мален. А потом Бригитт рассказала, что Элеонора два года назад так и вовсе забеременела от Шауберга и, как тот ни молил родить ему ребенка, рожать побоялась, а отправилась с Бригитт к местной ведьме. Та давала графской дочери страшный настой, и та, как девка крестьянская, валялась в грязи и рвоте в доме ведьмы на полу, каталась и билась, пока плод из нее кровью не вышел.

Волков все это слушал внимательно, хоть и знал, что после каждого такого рассказа будет наливаться ненавистью на целый день. И злобой своей будет отравлять все вокруг, думая, что жена беременна от Шауберга. И когда такая мысль его касалась, так сразу вспоминал он об оружейном ящике. А глупая жена его, словно не замечая, что с ним творится, еще и колкости говорила. Публично, и перед офицерами, и перед людьми несогласие свое выпячивала, гордыню глупую.

Волков спрашивал у Бригитт каждый день, когда та проходила мимо: беременна? И госпожа Ланге понимала по слову одному, о ком он спрашивает, тихо говорила ему, что сама о том не знает. Отчего он снова впадал в уныние и злость.

А тем временем из-за реки Сыч вернулся. Сели они вдвоем на завалинку у забора, там, где дворовые садятся бездельничать, и Фриц Ламме стал рассказывать, что выведал.

– Решились они, – говорил Сыч серьезно. – Ландаманн, это у них вроде как глава земли, получил одобрение совета кантона, это у них вроде как наш ландтаг. Кантон выделил денег на поход к нам.